И всажен был топор во плаху. Содрали красную рубаху, - Швырнули в черную толпу, Которой стал святой народ. Холодный век. Горячий год. И крест, приложенный ко лбу, Означил: "Каюсь и скорблю", Но без прощения грехов Пиотр третий, он же Пугачев, За самозванства лютый труд Отправился на новый суд. И чтоб совсем наверняка, Отправился, сперва рука, Затем нога,Побагровели небеса От разворота колеса. И долго это колесо Тереться будет о песок Из душ, голов, ступней, и рук Потомственных господ и слуг. Ведь каждый нехотя умылся Кровинушкой цареубийства, За все Ивановы грехи, За европейство от сохи, За долю выкупить собой Страну. А после сиротой Пророчество возвысить в крик. Уралом нынче стал Яик. Дорога в неизвестный край Открылась. Обомлел февраль. Дробь барабанная. Топор. "Простите люди"! - Вскрикнул вор. Железным свистом рассечен Морозный воздух за плечом.
Белками глаз вовсю жива В толпу скатилась голова
|