И всажен был топор во плаху.
Содрали красную рубаху, -
Швырнули в черную толпу,
Которой стал святой народ.
Холодный век. Горячий год.
И крест, приложенный ко лбу,
Означил: "Каюсь и скорблю",
Но без прощения грехов
Пиотр третий, он же Пугачев,
За самозванства лютый труд
Отправился на новый суд.
И чтоб совсем наверняка,
Отправился, сперва рука,
Затем нога,Побагровели небеса
От разворота колеса.
И долго это колесо
Тереться будет о песок
Из душ, голов, ступней, и рук
Потомственных господ и слуг.
Ведь каждый нехотя умылся
Кровинушкой цареубийства,
За все Ивановы грехи,
За европейство от сохи,
За долю выкупить собой
Страну. А после сиротой
Пророчество возвысить в крик.
Уралом нынче стал Яик.
Дорога в неизвестный край
Открылась. Обомлел февраль.
Дробь барабанная. Топор.
"Простите люди"! - Вскрикнул вор.
Железным свистом рассечен
Морозный воздух за плечом.

Белками глаз вовсю жива
В толпу скатилась голова