Сколько б в свете ни выли, ни пели, ни ахали,
Только люди вовеки хвалы и хулы удостоены.
Каждый день пашут землю заботливо мирные пахари,
Ровно так, как и бьются за землю могучие воины.
И текли времена, и менялися эры за эрами,
Отдаваясь игривым напевом и грозными сагами,
И работы отцов детям пахарей были примерами,
И гордились сыны ратоборцев отцовской отвагою.
Но однажды явился пророк и сказал содержательно
Всем, кто сеял и жал добрый хлеб для любимой обители:
«Вы служители плуга! Творцы! Посчитай – созидатели!
Ну, а все, кто в огне и доспехах, – спокон разрушители!»
Слово сделало действо, и пахари той же минутою,
Переплавив орала в мечи, ополчились на воинство,
И отныне предстали в миру точно те же воители лютые,
Что гордятся своей бравой силой и прочим достоинством.
Вот сошлись в ярой битве за суть эти грозные армии,
Где бойцами уже в бренный час слыли все до единого,
Только каждый был склонен к особой дурманящей мании,
Позволяющей скрыть простоту и черты очевидного.
Не почуял никто средь сраженья ни зноя, ни холода.
Все рубились за правду, что сделалась быстро двуликою.
Но в какой-то момент смерть взошла не от ран, а от голода,
Потому что поля оставались в забвеньи непахано дикими.
А когда этот факт живо принял размах эпидемии,
Появился пророк, объявив, что он понят неправильно,
И мгновенно решил показать краткий путь до спасения,
Дабы воины вмиг опустили свой занавес сабельный.
Чтоб кормиться и жить, каждый ратник отправил оружие
В глубь земли, воссоздав верно нечто оралоподобное.
Тут поля затрещали, покрытые коркой наружною,
Но восприняли с радостью эти дела плодородные.
И уже не осталось свирепых безжалостных воинов.
Только пахаря пахарь по-братски бодрит лестной речию.
Все, наевшись с отвалом, заделались шибко довольными,
Расправляя в покое дрожащие в схватках предплечия.
Но недолго подобными плавными тихими звуками
Человек человека ласкал на обрывах покойности.
Земледельцы прониклись безликой смертельною скукою,
Что травила им душу с знакомой военной суровостью.
И пророк в третий раз появился для фразы учительной,
Но его в тот же миг растерзали с особой жестокостью.
Этот акт, столь циничный, слепой и мучительный,
Был диктован лишь с малой подачи пустой одинокости.
Кто вернулся во вкус удовольствий от плоти терзаемых,
Снова взялся за меч и ушёл к новым битвам и почестям.
Кто насытился вдоволь убийством – за плуг обожаемый.
И развеялись вмиг, как безумство, остатки пророчества.
Снова каждый при деле. Один мечет пот под рубахою,
А другой выбивает мелодии чёрствыми бронями.
Каждый день пашут землю заботливо мирные пахари,
Ровно так, как и бьются за землю могучие воины.
|
