Сколько б в свете ни выли, ни пели, ни ахали, Только люди вовеки хвалы и хулы удостоены. Каждый день пашут землю заботливо мирные пахари, Ровно так, как и бьются за землю могучие воины.
И текли времена, и менялися эры за эрами, Отдаваясь игривым напевом и грозными сагами, И работы отцов детям пахарей были примерами, И гордились сыны ратоборцев отцовской отвагою.
Но однажды явился пророк и сказал содержательно Всем, кто сеял и жал добрый хлеб для любимой обители: «Вы служители плуга! Творцы! Посчитай – созидатели! Ну, а все, кто в огне и доспехах, – спокон разрушители!»
Слово сделало действо, и пахари той же минутою, Переплавив орала в мечи, ополчились на воинство, И отныне предстали в миру точно те же воители лютые, Что гордятся своей бравой силой и прочим достоинством.
Вот сошлись в ярой битве за суть эти грозные армии, Где бойцами уже в бренный час слыли все до единого, Только каждый был склонен к особой дурманящей мании, Позволяющей скрыть простоту и черты очевидного.
Не почуял никто средь сраженья ни зноя, ни холода. Все рубились за правду, что сделалась быстро двуликою. Но в какой-то момент смерть взошла не от ран, а от голода, Потому что поля оставались в забвеньи непахано дикими.
А когда этот факт живо принял размах эпидемии, Появился пророк, объявив, что он понят неправильно, И мгновенно решил показать краткий путь до спасения, Дабы воины вмиг опустили свой занавес сабельный.
Чтоб кормиться и жить, каждый ратник отправил оружие В глубь земли, воссоздав верно нечто оралоподобное. Тут поля затрещали, покрытые коркой наружною, Но восприняли с радостью эти дела плодородные.
И уже не осталось свирепых безжалостных воинов. Только пахаря пахарь по-братски бодрит лестной речию. Все, наевшись с отвалом, заделались шибко довольными, Расправляя в покое дрожащие в схватках предплечия.
Но недолго подобными плавными тихими звуками Человек человека ласкал на обрывах покойности. Земледельцы прониклись безликой смертельною скукою, Что травила им душу с знакомой военной суровостью.
И пророк в третий раз появился для фразы учительной, Но его в тот же миг растерзали с особой жестокостью. Этот акт, столь циничный, слепой и мучительный, Был диктован лишь с малой подачи пустой одинокости.
Кто вернулся во вкус удовольствий от плоти терзаемых, Снова взялся за меч и ушёл к новым битвам и почестям. Кто насытился вдоволь убийством – за плуг обожаемый. И развеялись вмиг, как безумство, остатки пророчества.
Снова каждый при деле. Один мечет пот под рубахою, А другой выбивает мелодии чёрствыми бронями. Каждый день пашут землю заботливо мирные пахари, Ровно так, как и бьются за землю могучие воины.
|