Изгои местечковые по вере и сострадальцы по лихой судьбе, любимцы Господа, но в полной мере познавшие гнев Бога на себе.
Стеной стояли и не ссали в стенке в отрочестве давно минувших дней, не черепахой, а втроём в шеренге, слабее иноверцев, но умней.
Не знали ни богов ни толстых библий, любили пухлых, но ядрёных дев и не садились голоса, а хрипли, когда ругались, словом не владев.
К стене, как мел, лицом мы не стояли в отрочестве давно минувших дней, свободные от ханжества морали, марали сокровенное на ней.
Не зная смысла, выдыхали:"Амен". В круг Додик выходил на тет-а-тет. Стоял боец, сжимал свинец, как камень и по-французски звал его кастет.
Но бабушка не знала имя Додик, - внучок не по годам был башковит, мог отличить нaркотик от эротик, - она звала его:"Мой царь Давид".
Не знал пацан библейского героя, когда на драку выходил один, и не шпану внебрачную соцстроя, а Голиафа в битве победил.
Но бабка тоже библий не читала, - Давид не царь был, а простой пастух, - но не казалось голиафам мало, когда в "жида" вселялся русский дух!
Изгои местечковые по вере и сострадальцы по лихой судьбе, любимцы Господа, но в полной мере познавшие гнев Бога на себе.
|