Изгои местечковые по вере
и сострадальцы по лихой судьбе,
любимцы Господа, но в полной мере
познавшие гнев Бога на себе.

Стеной стояли и не ссали в стенке
в отрочестве давно минувших дней,
не черепахой, а втроём в шеренге,
слабее иноверцев, но умней.

Не знали ни богов ни толстых библий,
любили пухлых, но ядрёных дев
и не садились голоса, а хрипли,
когда ругались, словом не владев.

К стене, как мел, лицом мы не стояли
в отрочестве давно минувших дней,
свободные от ханжества морали,
марали сокровенное на ней.

Не зная смысла, выдыхали:"Амен".
В круг Додик выходил на тет-а-тет.
Стоял боец, сжимал свинец, как камень
и по-французски звал его кастет.

Но бабушка не знала имя Додик, -
внучок не по годам был башковит,
мог отличить нaркотик от эротик, -
она звала его:"Мой царь Давид".

Не знал пацан библейского героя,
когда на драку выходил один,
и не шпану внебрачную соцстроя,
а Голиафа в битве победил.

Но бабка тоже библий не читала, -
Давид не царь был, а простой пастух, -
но не казалось голиафам мало,
когда в "жида" вселялся русский дух!

Изгои местечковые по вере
и сострадальцы по лихой судьбе,
любимцы Господа, но в полной мере
познавшие гнев Бога на себе.