Глава четырнадцатая
Руссы тризну кровавую правили
И росло в душах к злату влечение,
Все улусы и стойбища грабили,
Убивали без счёта кочевников.
И крови реки горько-солённые
Проливались на их злодеяния,
А глаза золотом ослеплённые,
Возбуждали к разбою желание.
Как-то после разбоя кровавого,
Среди мёртвых врагов и пожарища,
От побед пьяные, в смерть усталые,
Спать легли Радомир и товарищи.
Угасали в пожарищах сполохи.
В тишине мглой ночною окутанных
Взяли сонных коварные вороги
И связали дружинников путами.
Хан Башлай, не тая своей радости,
Говорил, языком звонко цокая:
«Хватит русским творить у нас гадости.
Ждёт неверных погибель жестокая.
Яму выройте в поле глубокую
И кручённым арканом свяжите,
И кнутами побейте жестоко их,
День и ночь в яме той сторожите.
А когда к нам купцы с караванами
Из далёка придут за товарами,
Продадим в рабство им басурманов сих.
Пусть искупят вину свою варвары.»
Дни летели. Недели и месяцы
Провели пленники в заточении.
От неволи такой каждый взбесится
И не вынесет эти мучения.
И была их дорога бесславная,
А в конце пути яма глубокая.
Быть кому-то мечём обезглавленным,
Ждёт кого-то неволя жестокая.
Князь корил себя нравоучительно
И терпел лёжа муки телесные.
Что-то в спину давило мучительно,
А была то подкова железная.
Снова встретил подкову проклятую.
Радомир в руки взял предмет кованный
И во тьме его долго разглядывал,
Словно это был камень диковинный:
«Что мне скажешь, вещица железная?
Путь к свободе укажешь из ямины?
Дольше стал путь до Рая Небесного,
Но короче дорога до дьявола.
Невзирая на Божьи Знамения,
Я упорно сюда шёл степями
И позор вместо славы имею я,
И привёл я друзей в эту яму.
Вижу неба кусочек из ямы я,
Вижу лучик святого свечения
И в молитвах своих с покаянием
От Всевышнего жду я прощения.»
Жёг рассудок в ночи бред пылающий.
Чередой бесконечной шли ночи те.
Уже не было рядом товарищей
И сидел Радомир в одиночестве.
Радомир впадал в бешенство буйное.
Не указ ему плеть басурманская.
Но являлась к нему дева юная.
То была Зарина, дочка ханская.
И беседы вели они длинные
В темноте, сторожась ханских стражников.
Он поведал ей сказы былинные.
Она слушала русса отважного.
Были трепетны ночи бессонные.
Как наивны сердца безмятежные!?
Молодые, безумно влюблённые,
Зародили в себе чувства нежные.
По весне расцвела степь раздольная.
Пела песню свою птаха вешняя.
Хуже смерти была жизнь невольная.
На свободу душа рвалась грешная.
Радомир, находясь в заточении,
Коротал дни в беседах со стражею
И они, в разговор вовлечённые,
В нём познали джигита отважного.
Радомир, завладев их доверием,
Сторожей усыпив разговорами,
Обернулся в ночи диким зверем он,
Слился с мглою ночной чёрным вороном.
Пела песню свою птаха ранняя.
Ожила степь звериными криками.
Радомир канул среди охранников
И тайком убежал в поле дикое.
Спустя время охранники сонные
Всё гадали, грозя карой страшною,
Как сумел из подвала бездонного
Русич тихо бежать между стражников.
А когда, осыпая степь руганью,
Пришли стражи в себя в пору раннюю,
Радомир на гнедом коне угнанном
Далеко ускакал в степь бескрайнюю.
Ослепила гладь моря зелёного.
Опьянил аромат ветра вольного.
Беглеца, волею усыплённого,
Захватили ордынские воины.
Били кони о землю копытами,
Рвались в степь и хрипели затравленно.
Радомира, до смерти избитого,
Привезли к хану в кровь окровавленным.
Хан прищурил глаза свои узкие
И сказал, страсть смирив разъярённую:
«Награжу я того, кто для русского
Сам придумает казнь изощрённую.»
И пошла перебранка жестокая.
Шумно спорили варвары дикие,
Словно кони копытами, цокая,
Устрашая степь бранными криками.
В центре спорища разгорячённого:
«Есть ли казнь в мире самая страшная?»,
Встала дева с фигуркой точённою,
В одеянии златом украшенном.
Вмиг в орде воцарилось безмолвие –
То была Зарина, дочь Башлаева.
Пред отцом дева та слово молвила,
Радомиру при том не желая зла:
«Я прошу не отца добродушного,
А молю я Владыку могучего
Не казнить русича не послушного,
Не будить во степи лиха худшего.
Не гневись на свою дочь беспутную
И смири ты свои очи грозные,
Не вяжи русса крепкими путами,
Радомира не бей больше розгами.
Коль владеешь ты силой немереной,
Обладаешь ты грозною силою,
Не престало тебе лютым зверем быть
И раба бить больного и хилого.
Докажи пленнику бестолковому,
Что паришь ты орлом, а не вороном.
Не вяжи его больше оковами.
Отпусти ты его на все стороны.»
Молча хан восседал с ликом каменным.
В мысли мрачные был погружённый он.
И лизал разум злой язык пламени
Очага, в юрте ханской зажжённого.
Понял хан свою дочь несмышлёную,
Посмотрел ей в глаза безмятежные
И увидел в них душу пленённую,
Окрылённую чувствами нежными.
Хан прищурил глаза свои узкие.
Он любил свою дочь до безумия.
Но богатства земель князя русского
Ослепляли в нём благоразумие.
И Башлай одолел все сомнения.
Своё слово во весь голос крикнул он.
Сразу смолкло вокруг птичье пение,
Преклонилось пред ним поле дикое.
«Сей же час беглецу волю вольную
Я дарую своей ханской милостью.
Радомир сам пришёл в степь раздольную,
Так пусть будет шатёр ханский мил ему.
По обычаям нашим положено
Отплатить за добро в свою очередь.
Зарину мою в жёны взять должен он,
Жизнь свою посвятить моей дочери.
Радомир, просишь ли ты руки её?
Дашь калым мне шелками, да златами?
Пусть Владимир пришлёт мне из Киева
Караваны с дарами богатыми.
Шлю гонцов в Киев. Из твоей вотчины
Буду ждать я вестей, а тем временем,
Радомир, пусть ответит мне отче твой.
Ты смирись со своим тяжким бременем.
Будешь в юрте моей жить ты, друже наш,
И обласкан моими ты павами.
Будут слуги тебе все прислуживать.
Время ты проведёшь за забавами.
Но запомни моё слово ханское:
Коль Владимир на нас пойдёт с битвою,
Не кори мою кровь басурманскую –
Будешь мною немедля убитый ты.»
Радомир жил почётным заложником
И служили ему слуги ханские,
И его ублажали наложницы,
И еду сытно ел басурманскую,
И ходил в одеяниях шёлковых,
Жил он жизнью заложника важного,
Но куда в стойбище не пошёл бы он,
Всюду сопровождался князь стражею.
Относились к нему уважительно.
Грубым словом его не обидели.
Только жили на стойбище жители,
Что безумно его ненавидели.
То Гарнаг из Дармирова стойбища
И Рамира – дочь хана убитого.
Они чудом спаслись от побоища
И не были убитые битвою.
Месть пылала огнём внутри каждого –
Дьявол из преисподней низвергнутый. Мести все они над руссом жаждали,
И Рогнар, Зариною отвергнутый. Молодые, друг в друга влюблённые,
Целью скованные ненавистною,
Всё за руссом следят обозлённые
И скрежещут зубами неистово:
«Ходит дьявол в одеждах из золота,
Кончит жизнь свою, как баран жертвенный.
Грянет день и ему быть заколотым.
Над мангалом вертеться на вертеле.
И плетьми быть бы руссу забитому,
Порвать тело его на все стороны,
Ведь в степи наши братья убитые
И над ними кружат в небе вороны.
Не унять наши слёзы солёные.
Мы в беде скорбной тяжестью сгорблены.
Наши родичи все умертвлённые
И улусы врагами разгромлены. И в степи больше нет справедливости –
Принести в жертву беса рогатого.
И проникся Башлай к нему милостью,
Сбредил из-за калыма богатого.
Степь раздольная, поле священное,
Ты родило народы кочевные,
Соверши басурману отмщение,
Вникни в наши молитвы священные.»
Обручила месть узами кровными,
Злом, Рамиру с Рогнару влюблённых.
И на русса очами зрел злобными
Зарины женишок оскорблённый.
Рогнар – верный джигит Повелителя,
Её выигравший в состязании.
Не досталась она победителю
И отвергла его притязания.
«Зарину выиграл в честной схватке я.
Торжество моё многие видели.
Но достались уста её сладкие
Чужаку и меня тем обидели.
И сразиться готов многократно я
Для защиты поруганной чести.
Ждать его для побоища ратного
Я готов в любой день, в любом месте.
Вижу, как хан в минуты забвения
На свою дочь очами зрит грустными.
Дать прошу своё благословение
В честной схватке убить князя русского.» Радомира, заложника пленного,
Унижали тяжёлой неволею.
Видеться с Зариной ему, пленному,
Было стражниками недозволенно.
Ел он плов из баранов упитанных,
Ублажал свою плоть он с рабынями.
А на утро, пылая обидами,
Зарина плетью до смерти била их.
Так и жил князь застольями пирными.
Из Руси вестей ждали на стойбище:
Одни ждали решения мирного,
А другим было нужно побоище.
|
