Глава четырнадцатая
Руссы тризну кровавую правили И росло в душах к злату влечение, Все улусы и стойбища грабили, Убивали без счёта кочевников. И крови реки горько-солённые Проливались на их злодеяния, А глаза золотом ослеплённые, Возбуждали к разбою желание. Как-то после разбоя кровавого, Среди мёртвых врагов и пожарища, От побед пьяные, в смерть усталые, Спать легли Радомир и товарищи. Угасали в пожарищах сполохи. В тишине мглой ночною окутанных Взяли сонных коварные вороги И связали дружинников путами. Хан Башлай, не тая своей радости, Говорил, языком звонко цокая: «Хватит русским творить у нас гадости. Ждёт неверных погибель жестокая. Яму выройте в поле глубокую И кручённым арканом свяжите, И кнутами побейте жестоко их, День и ночь в яме той сторожите. А когда к нам купцы с караванами Из далёка придут за товарами, Продадим в рабство им басурманов сих. Пусть искупят вину свою варвары.» Дни летели. Недели и месяцы Провели пленники в заточении. От неволи такой каждый взбесится И не вынесет эти мучения. И была их дорога бесславная, А в конце пути яма глубокая. Быть кому-то мечём обезглавленным, Ждёт кого-то неволя жестокая. Князь корил себя нравоучительно И терпел лёжа муки телесные. Что-то в спину давило мучительно, А была то подкова железная. Снова встретил подкову проклятую. Радомир в руки взял предмет кованный И во тьме его долго разглядывал, Словно это был камень диковинный: «Что мне скажешь, вещица железная? Путь к свободе укажешь из ямины? Дольше стал путь до Рая Небесного, Но короче дорога до дьявола. Невзирая на Божьи Знамения, Я упорно сюда шёл степями И позор вместо славы имею я, И привёл я друзей в эту яму. Вижу неба кусочек из ямы я, Вижу лучик святого свечения И в молитвах своих с покаянием От Всевышнего жду я прощения.» Жёг рассудок в ночи бред пылающий. Чередой бесконечной шли ночи те. Уже не было рядом товарищей И сидел Радомир в одиночестве. Радомир впадал в бешенство буйное. Не указ ему плеть басурманская. Но являлась к нему дева юная. То была Зарина, дочка ханская. И беседы вели они длинные В темноте, сторожась ханских стражников. Он поведал ей сказы былинные. Она слушала русса отважного. Были трепетны ночи бессонные. Как наивны сердца безмятежные!? Молодые, безумно влюблённые, Зародили в себе чувства нежные. По весне расцвела степь раздольная. Пела песню свою птаха вешняя. Хуже смерти была жизнь невольная. На свободу душа рвалась грешная. Радомир, находясь в заточении, Коротал дни в беседах со стражею И они, в разговор вовлечённые, В нём познали джигита отважного. Радомир, завладев их доверием, Сторожей усыпив разговорами, Обернулся в ночи диким зверем он, Слился с мглою ночной чёрным вороном. Пела песню свою птаха ранняя. Ожила степь звериными криками. Радомир канул среди охранников И тайком убежал в поле дикое. Спустя время охранники сонные Всё гадали, грозя карой страшною, Как сумел из подвала бездонного Русич тихо бежать между стражников. А когда, осыпая степь руганью, Пришли стражи в себя в пору раннюю, Радомир на гнедом коне угнанном Далеко ускакал в степь бескрайнюю. Ослепила гладь моря зелёного. Опьянил аромат ветра вольного. Беглеца, волею усыплённого, Захватили ордынские воины. Били кони о землю копытами, Рвались в степь и хрипели затравленно. Радомира, до смерти избитого, Привезли к хану в кровь окровавленным. Хан прищурил глаза свои узкие И сказал, страсть смирив разъярённую: «Награжу я того, кто для русского Сам придумает казнь изощрённую.» И пошла перебранка жестокая. Шумно спорили варвары дикие, Словно кони копытами, цокая, Устрашая степь бранными криками. В центре спорища разгорячённого: «Есть ли казнь в мире самая страшная?», Встала дева с фигуркой точённою, В одеянии златом украшенном. Вмиг в орде воцарилось безмолвие – То была Зарина, дочь Башлаева. Пред отцом дева та слово молвила, Радомиру при том не желая зла: «Я прошу не отца добродушного, А молю я Владыку могучего Не казнить русича не послушного, Не будить во степи лиха худшего. Не гневись на свою дочь беспутную И смири ты свои очи грозные, Не вяжи русса крепкими путами, Радомира не бей больше розгами. Коль владеешь ты силой немереной, Обладаешь ты грозною силою, Не престало тебе лютым зверем быть И раба бить больного и хилого. Докажи пленнику бестолковому, Что паришь ты орлом, а не вороном. Не вяжи его больше оковами. Отпусти ты его на все стороны.» Молча хан восседал с ликом каменным. В мысли мрачные был погружённый он. И лизал разум злой язык пламени Очага, в юрте ханской зажжённого. Понял хан свою дочь несмышлёную, Посмотрел ей в глаза безмятежные И увидел в них душу пленённую, Окрылённую чувствами нежными. Хан прищурил глаза свои узкие. Он любил свою дочь до безумия. Но богатства земель князя русского Ослепляли в нём благоразумие. И Башлай одолел все сомнения. Своё слово во весь голос крикнул он. Сразу смолкло вокруг птичье пение, Преклонилось пред ним поле дикое. «Сей же час беглецу волю вольную Я дарую своей ханской милостью. Радомир сам пришёл в степь раздольную, Так пусть будет шатёр ханский мил ему. По обычаям нашим положено Отплатить за добро в свою очередь. Зарину мою в жёны взять должен он, Жизнь свою посвятить моей дочери. Радомир, просишь ли ты руки её? Дашь калым мне шелками, да златами? Пусть Владимир пришлёт мне из Киева Караваны с дарами богатыми. Шлю гонцов в Киев. Из твоей вотчины Буду ждать я вестей, а тем временем, Радомир, пусть ответит мне отче твой. Ты смирись со своим тяжким бременем. Будешь в юрте моей жить ты, друже наш, И обласкан моими ты павами. Будут слуги тебе все прислуживать. Время ты проведёшь за забавами. Но запомни моё слово ханское: Коль Владимир на нас пойдёт с битвою, Не кори мою кровь басурманскую – Будешь мною немедля убитый ты.» Радомир жил почётным заложником И служили ему слуги ханские, И его ублажали наложницы, И еду сытно ел басурманскую, И ходил в одеяниях шёлковых, Жил он жизнью заложника важного, Но куда в стойбище не пошёл бы он, Всюду сопровождался князь стражею. Относились к нему уважительно. Грубым словом его не обидели. Только жили на стойбище жители, Что безумно его ненавидели. То Гарнаг из Дармирова стойбища И Рамира – дочь хана убитого. Они чудом спаслись от побоища И не были убитые битвою. Месть пылала огнём внутри каждого – Дьявол из преисподней низвергнутый. Мести все они над руссом жаждали, И Рогнар, Зариною отвергнутый. Молодые, друг в друга влюблённые, Целью скованные ненавистною, Всё за руссом следят обозлённые И скрежещут зубами неистово: «Ходит дьявол в одеждах из золота, Кончит жизнь свою, как баран жертвенный. Грянет день и ему быть заколотым. Над мангалом вертеться на вертеле. И плетьми быть бы руссу забитому, Порвать тело его на все стороны, Ведь в степи наши братья убитые И над ними кружат в небе вороны. Не унять наши слёзы солёные. Мы в беде скорбной тяжестью сгорблены. Наши родичи все умертвлённые И улусы врагами разгромлены. И в степи больше нет справедливости – Принести в жертву беса рогатого. И проникся Башлай к нему милостью, Сбредил из-за калыма богатого. Степь раздольная, поле священное, Ты родило народы кочевные, Соверши басурману отмщение, Вникни в наши молитвы священные.» Обручила месть узами кровными, Злом, Рамиру с Рогнару влюблённых. И на русса очами зрел злобными Зарины женишок оскорблённый. Рогнар – верный джигит Повелителя, Её выигравший в состязании. Не досталась она победителю И отвергла его притязания. «Зарину выиграл в честной схватке я. Торжество моё многие видели. Но достались уста её сладкие Чужаку и меня тем обидели. И сразиться готов многократно я Для защиты поруганной чести. Ждать его для побоища ратного Я готов в любой день, в любом месте. Вижу, как хан в минуты забвения На свою дочь очами зрит грустными. Дать прошу своё благословение В честной схватке убить князя русского.» Радомира, заложника пленного, Унижали тяжёлой неволею. Видеться с Зариной ему, пленному, Было стражниками недозволенно. Ел он плов из баранов упитанных, Ублажал свою плоть он с рабынями. А на утро, пылая обидами, Зарина плетью до смерти била их. Так и жил князь застольями пирными. Из Руси вестей ждали на стойбище: Одни ждали решения мирного, А другим было нужно побоище.
|