Необрезанный и некрещённый,
переросток еврейской нации,
к Пионерии был приобщён я
в сорок пятом, в свои тринадцать.
Это было в честь Дня Победы.
Стадион возле школы нашей.
Я стою в одежонке бедной,
ошарашен громами маршей.
Полыхают знамёна и флаги.
Мнёт директор, как Ленин, фуражку.
А за нами украдкой из фляги
старшеклассники хлюпают бражку.
Член райкомовский речь произносит
и зовёт нас в далёкие дали,
и глаза на Маринича косит,
на его боевые медали.
Партизанский вчерашний разведчик
ковыряет в носу сладострастно.
Доставая оттуда овечек,
матюгает их всех громогласно.
А потом мы орём: «Все готовы!..» –
и взметнулись мальчишечьи руки, –
кем-то стать, постигая основы
величайшей марксистской науки.
… Был торжественный День Пионерии,
светлый май сорок пятого года.
В эти дни мы ведь искренне верили:
будет счастье у нас и народа,
жить и сытно, и радостно станем –
только пусть с нами будет навечно
наш любимый товарищ, наш Сталин,
самый мудрый и человечный.
Но не стало товарища Сталина,
а гулаги остались, как дачи,
И Мариничу Вовке не стали мы
посылать в Воркуту передачи.
А потом… Что потом случилось,
может это кому-то на зависть –
вся страна на куски развалилась
и в единое не составить.
Поклонялись мы знамени красному,
а теперь обсераем мы Ленина.
Перемолоты жизнью по-разному
пионерские поколения.
|
