Если бы их не хоронили

Эту историю рассказали мне несколько десятилетий тому назад. Я всеми силами пыталась её забыть, но ничего не получается. Вот, решилась рассказать вам об этом. Может, полегчает на душе. А виной тому та страшная мысль, которую мне высказала героиня этого рассказа.
Шла Великая Отечественная война. Далеко, далеко, в глубоком тылу, была небольшая деревушка. Несколько десятков домов приютились под соломенными крышами недалеко от соснового бора. А по другую сторону — поля без конца и края. Над этой деревушкой не пролетали самолёты с чёрными крестами, и её жители не слышали взрывов снарядов, воя бомб и свиста пуль. Но война чёрным своим крылом задела и эту крохотную частицу великой страны. Из каждого дома ушли на фронт Отцы, мужья, сыновья. Время от времени то в одной хате, то в другой слышались рыдания. Так беда похоронками врывалась в сердца людей.
Весной сорок второго года оставшиеся мужчины засеяли поля, а осенью некому было работать в поле — все ушли на фронт. До самых морозов старики, женщины и дети убирали хлеб и почти всё отдали фронту. Но ещё многие гектары неубранного хлеба осталось на полях. Его продолжали косить серпом и снопами уносить по домам. Но в эту зиму рано выпал снег и спрятал под белым покрывалом источник жизни для голодающих крестьян. Но они всё же продолжали ходить в поле, откапывали из снега колосья и этим питались. Но потом наступили лютые холода, снег сковало крепкой коркой наста, и обессиленные и изголодавшиеся люди перестали выходить в поле.
Но вот пригрело солнышко весны сорок третьего года, радуя всех без исключения. Следы недоедания синей тенью коснулись каждого детского лица, ещё больше углубили и без того глубокие морщины стариков, ещё печальнее сделали материнские глаза. Люди с надеждой ждали весны, которая всё настойчивей стучалась в окна звонкой капелью.
Снег на полях заметно осел, и белое снежное поле украсили золотые колосья неубранных злаков. И потянулась на простор детвора. Увидев колосья, дети аккуратно снимали их с замороженных стеблей, целыми охапками приносили домой, и высушивали на печи. Затем смололи зёрна на самодельных ручных мельницах и напекли лепёшек. Над всей деревней витал запах такого желанного свежеиспеченного хлеба. Все ели его с наслаждением и жадностью изголодавшихся за зиму людей. На следующий день на сбор урожая вышли всей деревней с мешками, сумками, торбами. Люди стали улыбаться, радоваться жизни. Изредка слышался смех, молодёжь собиралась на посиделки, пели песни.
Но радость длилась всего несколько дней. Однажды утром в деревне в нескольких домах раздался душераздирающий плач и причитания. Умерли две старухи и трое детей. На следующий день новые покойники. Казалось бы, совершенно здоровые люди стали один за другим умирать без видимых на то причин. Над деревней нависла чёрная беда. По несколько человек хоронили каждый день. Первые похороны проходили в рыданиях и горестных стенаниях. В последующие дни похороны проходили в молчаливом страхе, а потом некому стало хоронить.
Маше в ту пору было всего шесть лет. Но тот ужас, который она пережила в те страшные дни, остался в её памяти на всю жизнь. Однажды утром что-то мама долго не вставала, и дочь решила её разбудить. Мама не просыпалась. Так же крепко спали старший брат Коля и младшая сестра Алёна. Машенька побежала к бабушке, которая жила через два дома.
— Бабушка, у нас все спят. Мамка тоже спит. И корову не подоила. А я есть хочу.
— Ой, горюшко ты моё, — запричитала старая женщина и бегом побежала в дом дочери.
— Ой, родненькая ты моя! Да на кого же нас покинула? — в отчаянье заголосила бабушка.
На её крики стали сбегаться соседи. Плачем и причитаниями заполнился дом. Машенька залезла на печь и в испуге наблюдала за происходящим. Соседки обмыли и обрядили покойников. А через двое суток отнесли на кладбище и бабушку.
Машенька осиротела совсем. В доме было пусто и холодно. Из продуктов осталось только немного «страшного» хлеба да несколько штук отварного картофеля. Девочка сытно поела, запила ледяной водой, собрала все одеяла, так как очень замёрзла, и легла спать на полатях прямо в одежде.
Очнулась она от сильного холода. Хотела натянуть на себя одеяла, но их не оказалось рядом. Тогда она поднялась и обнаружила, что лежит почему-то не на полатях, а на лавке посреди комнаты. Одеял не было. Не было и одежды, в которой она легла спать. На ней было нарядное платье, которое она раньше даже не видела в их доме. Чтобы как-то согреться, девочка укуталась в старый мамин платок. Очень хотелось есть. Но нигде не было даже кусочка хлеба. Исчез мешок с картошкой. Маша подошла к двери, но не смогла её открыть. Все окна были закрыты ставнями с улицы. Тогда она полезла на чердак и через слуховое окно спрыгнула на сено и заглянула в хлев. Там не оказалось ни коровы, ни коз, ни кур. Девочка посидела некоторое время на сене, потом съехала с него на землю.
Маша вышла во двор, огляделась и обнаружила, что все окна их дома заколочены, а на двери висел замок. Девочка присела на завалинку, задумалась. Куда могла подеваться скотина с их двора? Почему она так странно одета? Чья косынка у неё на голове? Но голод давал о себе знать всё сильнее. Она дёрнула замок на двери, тот слетел вместе с петлями. Но в доме ничего съестного не оказалось. Тогда она вышла на улицу и пошла по деревне вдоль домов. Редкие прохожие шарахались то неё, испуганно крестясь. Во всей деревне была непривычная тишина. Девочка направилась к своей тёте, маминой сестре, которую она очень любила.
Тётя Груня, увидев её, перекрестилась и хотела захлопнуть перед ней дверь. Тогда Маша запричитала:
— Тётя Груня, не закрывайте от меня дверь! Это я — Маша. Я хочу есть. Мне холодно, у меня пропала вся одежда.
Тётя выглянула, внимательно присмотрелась к девочке, перекрестила её, а потом ущипнула.
— Тётя, мне больно!
— Живая! — прошептала тётя Груня. — Ты же умерла? Мы обрядили тебя, чтобы хоронить. Да вот некому было. Все перемёрли. А потом забыли о тебе. Ну, пойдём ко мне, выходец с того света.
Тётя Груня рассказала Машеньке, как три дня тому назад зашла к ним, чтобы накормить скотину, и обнаружила племянницу умершей. Та холодная лежала на полатях под грудой одеял. Позвала фельдшерицу, которая признала девочку умершей и выдала справку о смерти. А скотину тётя привела к себе на подворье. Но на следующий день умерла её единственная дочь. Вот в собственном горе она и забыла о племяннице.
Мария выросла статной и красивой. Тётя Груня стала ей матерью, помогла девушке получить образование и благословила на замужество с молодым офицером.
Прошло много лет. Мария Ивановна была моей соседкой. Мы часто коротали вместе вечера, когда наши мужья задерживались на воинской службе иногда до поздней ночи. Вот и в этот вечер, уложив детей спать, мы сидели у неё на кухне за чашкой чая. Был тихий теплый майский вечер. Наш военный городок был построен в лесу, поэтому пение соловья в эту пору радовало нас не менее самой замечательной музыки. В такие минуты обычно тянет на откровенный разговор. Вот Мария Ивановна и поведала мне эту страшную историю.
Мы долго молчали. Я была просто потрясена услышанным признанием и не могла собраться с мыслями, чтобы что-то сказать в ответ.
— Знаешь, что меня мучает больше всего в этой истории? — задала очень трудный для меня вопрос моя соседка. — Меня мучает одна страшная мысль, вернее, предположение. Весной, когда зёрна, пролежавшие под снегом всю зиму, стали прорастать, в них образовались ядовитые вещества, которые и погубили всех в деревне. Но ведь я тоже ела тот хлеб и осталась жива! Совершенно случайно и только потому, что некому было меня похоронить. А что, если бы остальных не хоронили? Может, и они проснулись бы? Может, то была не смерть, а глубокий летаргический сон? Это вот и не даёт мне покоя. Из-за безграмотной фельдшерицы было заживо погребено столько народа! Этот вопрос мучает меня многие годы больше всего на свете.