На распятье оконной рамы Я себя осеню крестом. Я - участник великой драмы, Мне весь вечер кривляться шутом.
Я сегодня опять ослепну Под кинжалами рваных рамп, И суфлер будет вновь раболепно Этот мир превращать в эстамп.
Я шутить и смеяться буду, Как написано в роли моей. Каждый вечер играю Иуду Под прикрытием разных ролей.
Под напутствие авторов ветреных, Громко в дудку шута трубя, Каждый вечер за тридцать серебряных Мне идти продавать себя.
Все для публики взглядов обмылками, В чьих сердцах царит чувств нищета. Не увидеть им за ухмылками Окровавленной душу шута.
Из презренья и крови шутки Я бросаю в пустую глушь. А из глаза суфлерской будки До меня долетает "Тушь".
Значит, драма идет с успехом, Значит, авторов ждет сюрприз, Брызги, пена и море смеха, Но не мне выступать на бис.
...За затянутым ночью окошком Желтый месяц наточит рога. Я присел отдохнуть немножко, Подперев белой стенки бока.
Гулко бьется в печи сердечко, Лижет дверцу горячий язык, Погуди побойчее, печка, Чтоб не слышал я сердца крик.
Мне нельзя его нынче слушать, Слишком много стоит на кону. Я смогу, я опять не струшу И колени не подогну.
Не согревшись у жаркой печки Мне идти открывать третий акт. А пока я расправлю плечи... А пока у меня антракт...
...Снова занавес взмоет в небо, Засвистит многотысячным ртом Черный траурный зал, а мне бы Вновь сыграть. Вновь Иуду. Шутом...
1993
|