Я всех прекрасно понимаю.
Я понимаю палача,
который петлю примеряет,
от удовольствия урча.
Гори, дыми моя свеча
под хитрым взором палача.
Через мгновение остынет.
Всё. Обошлися без врача.
Стопой ступая в кабинеты,
где – холод, цепи, плеть, дыба,
оплавленной душой поэта
я понимаю – Мне – труба –
Из клеток – узники, мыча,
без языков, в кривлянии ртов.
Гори, дыми моя свеча
в мерцании пламенных цветов.
Бросаю взгляд в проём окна:
красивая, стоит она,
Надежда. Я её любил,
пока нечаянно не сгубил.
Не видно слёз.
Не слышен плач.
- Заклеивал уста палач.
Мы сумасшествия полны,
кидаемся в цветные сны,
грызём натружено калач,
и – улыбается палач.
Засученные рукава,
к костру – снесённые дрова,
сгорят и хилый, и силач,
и - улыбается палач.
Глотаю ветер, дождик, тьму.
Что ж, улыбнусь в ответ ему
- Здоровия – шепну – удач –
и подрасстроится палач.
Спешит он казнь свою начать,
чтоб не вязать бесед со мной,
ему – приказано молчать,
своей улыбкою кривой.
Он через час придёт домой,
из печи щи подаст жена,
где ложка к вилке – как конвой,
на скатерть лягут у окна.
После обеда - сна печать.
Там будут узники
кричать.
Ах, мой палач, когда-нибудь
проснёшься ты к мечте, весне.
Увидишь следом мрачный путь,
и всколыхнётся грусть в тебе.
Той грусти
не дано нам знать.
Ведь ты начнёшь тогда стонать.
Слетится ангельская рать,
беднягу с петли вынимать,
но опоздает крыльев мах,
палач знал толк в своих узлах.
Ветр будет висельку
качать.
С кривой ухмылкой в дверь стучать.
3 октября 1998 г.
Петродворец
|
