1.
*
Как плакала мама! – их дочь уезжала
зачем-то куда-то в далёкий Израиль.
У папы слеза на ресницах дрожала,
отъездом дочурки он в сердце был ранен.
Аркаша, зятёк их, хороший, сердечный,
он любит их дочку, но… национальность!
И дочка его обожает, конечно.
Но у евреев своя ведь ментальность.
Ни разу он с тестем не пил до усрачки.
Шутил, хоть беззлобно, но ведь! – над иконой!
Над тёщей подтрунивал, хоть без подначки,
но всё же не «мамою» звал, а Матрёной.
*
«Был в доме достаток, но не было внука.
Зятёк говорил нам: «Пока ещё рано.
Теперь там родится, но вот ведь в чём штука, –
в Израиле зваться он будет Абрамом.
Наш внучек, ещё не рождённый любимец, –
еврейчик! Абсурдней во сне не видали.
Эх, доченька-доца! Такой вот гостинец
на старости лет от тебя мы не ждали.
Во всём виновата, видать, перестройка.
Ведь раньше евреев не очень-то чтили.
Хоть, правда, бывало встречал их на стройке.
Но там они больше в начальстве ходили.
Врачи, инженеры, но чтобы в райкоме…
Их не было близко, тем паче повыше.
Умней, чем они, не видал средь знакомых.
Но жребий такой им за что-то же вышел!
Непросто за зря их фашисты сжигали.
Как видно сидит в них какая-то скверна.
И были врачи, – их потом оправдали,
но было ведь что-то там всё же, наверно?!»
*
Солёной слезинкой застыли вопросы.
А дочка смеётся: «Всё будет в порядке»,
И крошит, роняя на пол, папиросы.
И быстро уходят они без оглядки.
Потом самолёт сквозь завесу ночную,
играя огнями, уносится в небо.
В слезах их родители, словно вслепую,
как будто вступили в какую-то небыль.
*
Прошло больше года, вдруг вызов и деньги
с припиской короткой, нежданной, как выстрел:
«Ждём встречи. Целуем. Любимые дети».
И дальше крупнее: «Желательно быстро!»
Поспешные сборы и чьи-то советы,
и кумушек разных предупрежденья.
На что-то родными наложено вето.
И в сердце, как камни, предубежденья.
Подарки какие-то куплены в спешке.
Какие-то люди о чём-то их просят.
А мысли, то страшные, то нет потешней,
быстрей самолёта куда-то уносят.
И вот из Москвы комфортабельный Боинг
уже их несёт в неизвестный Израиль.
Лететь хорошо, но тревожат обоих
зудящие боли из общей их раны.
… Да, в письмах писала любимая Маша:
«Мы учим иврит. Метапелим*. Я рада,
что жизнь познаю здесь, и верю, что наша
наладится скоро, и будет порядок».
Какое-то странное слово «беседер»
и много других непонятное пели.
И даже, учёные вроде, соседи
совсем объяснить их ему не сумели.
Потом написала: «Купили в кредит мы
большой холодильник, компьютер, стиралку,
цветной телевизор…». Отец ей, сердитый,
в ответном письме написал, что «брехалку»
такую ещё никогда он не слышал.
«В полгода такое!… Смешно, да и только!» –
он жизнь проработал, на пенсию вышел,
а благополучие видел ли толком?
Они лишь позволить могли за полгода
дочурке обновку купить из одежды.
Всю жизнь ожидали у моря погоды,
вином согревая пустые надежды.
Ещё через год написала им Маша:
«Купили машину, большую квартиру,
её обставляем, и хочет Аркаша
увидеть скорее в ней сына- задиру».
«Откуда сыночек? Видать, что в декрете.
Но это не пишет, стесняется видно.
Какими бы взрослыми не были дети,
детьми остаются. Пускай! Не обидно.
Но вот про машину, квартиру и мебель?
Они, что – буржуи? Неужто всё правда?
А может брехня, а помягче так – небыль?
Чтоб всё и так скоро? – не верится, право.
Но вызов и доллары, что нам прислали,
живая реальность! Что кроется в этом?
Мозги от назойливых мыслей устали.
Но Боинг и кофе не кажутся бредом.
И Марфа под боком – немая послушность!
В глазах сплошь вопросы, но слова не скажет.
А под самолётом ни капельки суши.
За морем Израиль. Что нам он покажет?»
|
