Я в своём народе – иностранец,
если не сказать ещё похуже.
Сколько лет, душою весь изранясь,
по уши я в бессловесной луже.
Рот разинув, вижу разговоры.
Ум услышанное не воспроизводит.
Сколько на израильских просторах
нас, почти глухонемых здесь ходит?!
Привезли сюда детей и внуков,
и своё дряхлеющее тело.
А душа, соединенье звуков,
здесь освоиться не захотела.
Опровергнув нематериальность,
удаётся ей тут всё успешней
в нас подпитывать совковую ментальность
и невосприятье жизни здешней.
Закупорив нам и уши, и сознанье,
заставляет удивляться: «Что осталось?
Где исчезло наше пониманье?
Для чего пришла так рано старость?
Почему не рады окруженью?
Почему как рыбы бессловесны?
Почему в зеркальном отраженье
мы порой себе неинтересны?
С болью ощущаю всю нелепость
и естественность такого положенья.
Люди! может мы разрушим крепость
гнилостного нашего старенья?!
Я не соблазняю вас прожектом.
Братцы, мы кой-что ещё умеем!
И, вооружившись интеллектом,
мы ивритом всё же овладеем!
И тогда, совсем почти без шуток,
и на равных сможем обращаться
с торгашами у прилавков шука
и с владыками олимовского счастья,
начиная от покида в банке,
до домашнего врача в купат-холиме.
Нам лишь дотянуться бы до планки,
кажущейся непреодолимой!
|
