Махорку ржавую сдувает ветер с плит.
В Нью-Йорке левитановская осень.
И вечерами призрачная просинь
Чего-то просит, и душа болит.
Янтарь и сурик, киноварь и медь
Голубизну небесную полощут,
Отрепья пышные трепещут, плещут, ропщут,
и хлещет их сырого ветра плеть.
А далеко, за тридевять земель,
В стране Татьян, Иванов и Емель
Простой продукт в полях уже собрали,
И там лежит полуметровый снег,
И в белом поле черный человек –
Юдоли знак, исчадие печали.
– Эй, там, ау-у! Вы помните меня?
Я тот, кто улетел и растворился,
На фотоплёнке сизой засветился,
Как отзвук сна, заглох при свете дня.
Но в том краю, – пусть Бог его простит, –
Есть кладбище, где мать моя лежит,
Я, сын её, – на камне упомянут.
Сдувает ветер снег с могильных плит,
Он обнажает мрамор и гранит,
и золотые буквы – боль и память.
И там, где в поле черный человек,
На тихих берегах замерзших рек,
Гуляет снег, все задувает снег,
Как обморок, – холодный, белый снег,
Снег забытья, клубящаяся замять.
|
