Петр Литвиненко Родился в Казахстане, вырос в Туркмении, с 1988 г. жил в Украине, России, Израиле. Работал машинистом башенных кранов, учился в Литинституте им. Горького в Москве, работал главным архивариусом, журналистом, сотрудником фонда "Гласность” и Московской Хельсинской Группы. С 1998 по 2006 гг. жил в Тель-Авиве. Сейчас живет в Москве. Публиковался в ж-ле "Грани" (Германия), в антологиях и альманахах России и Израиля. Автор серии статей о русскоязычных литераторах Израиля. Член клуба Тель-Авивских литераторов.
Телефон +7-916-589-23-62
УГОЛ ИСЧЕЗНОВЕНИЯ
Тель-Авив
1998 – 2002
.
На рыжих, конопатых тех камнях,
Которые ступнями попирала,
Ты, обратив Судьбу свою во прах… –
Я сплю теперь… Судьбы мне было мало.
Согласие мне нужно в полдень дня.
К рукам приникших тварей, – насекомых,
Млекопитающих, моллюсков… Для меня
Все – узнаваемы. А ты была – знакома.
…. ….
Мы не докуриваем эти сигареты.
Не допиваем водку и вино.
Не договариваем, говоря “про это”.
Не причащаемся, не каемся. Зерно
Не прорастает солнечной пшеницей
Под нашими ладонями, и нет
На наших, тайно освященных лицах,
Ни тени страха. Только Божий свет.
…. ….
Нам рыжих ящериц в дому не перечесть, –
Являются, – и сразу исчезают…
Но эти гады нам в подарок днесь
Даны. И мы к полуденному раю –
Приобщены. Приближенны к Рукам.
Возвращены. И наше возвращенье, –
Лишь просьба о прощении. Не нам.
А тем, кто пренебрег Его прощеньем.
…. ….
Я ночью проговариваю то,
Что днем бы не сказал и Сыну Бога,
Уснувшему под рыхлою плитой,
Вдали от своей первой синагоги…
И мы – проспали всё. И нас потом
Разбудят, и предъявят обвиненья.
Но плащаница в склепе золотом
Засеребрится раньше, на мгновенье…
…. ….
Ты совушка ночная. Нет тебе
Ни имени, ни званья, ни награды.
Ты девственная женщина…
Тибет
И Копет-Даг, и Гималаи были б рады
Припасть к твоим возвышенным ступням…
Но ты их – греешь в Средиземном море.
Ты далеко, ты далека. Ты там,
Где счастье смотрит в зеркало – на горе.
…. ….
Евангелие. Мотивы.
Я умираю на Твоих
Руках, протянутых в пространство.
Я самый младший, но из них, –
Единственный, кто помнит братство.
И напоследок говорю
Им всем, оставленный не ими, –
Я словно лед сухой горю.
Я погибаю. Дай мне Имя!
…. ….
И. Х.
Я подобрал Твой посох.
Сума у меня – своя.
Ещё вот – жена.
Мы босы.
Но я
К Тебе обращаюсь, к Сыну
Отца моего. Молю
Лишь об одном:
Я сгину…
Мою
Жену проводи до Дома,
Где множество комнат…
Но –
Будет одна ей знакома, –
Мной.
…. ….
И. Х.
Я говорю с Тобой, и так меня
Трясет, что эта лихорадка –
Страшнее преисподнего огня.
Мне жалко.
Я умертвил ту жизнь,
Что Ты во мне
Пытался возродить,
Но – тщетно.
Теперь я здесь. С Тобой.
В твоей стране.
Крещендо.
(диптих)
1
Я ухожу в глухонемой,
Слепой, бесчувственный запой.
Я буду петь, пока вы спите,
О том, как пил Библейский Ной
Козлиный, пенный, злой настой,
И – матерился на иврите…
И помнил только то, что он –
Первопловец. И с ним – Закон.
2
Благоухающий Ковчег
Волной прибило на ночлег,
Как говорят, у Арарата…
Какой был шанс! Но человек –
Не разомкнул сивушных век…
И скот отправился обратно
Топтать копытами Синай…
А Ной попал, наверно, в рай…
…. ….
Авель – Каину:
Ты бил меня, как браконьер – тунца.
Наотмашь, но глаза при этом прятал.
Кровь моего разбитого лица
В твои ладони впитывалась – ядом.
Привет тебе! Ты узнаешь меня?
Возьми. Я сохранил на память камень.
На случай, если волк или змея…
Ведь ты же помнишь, как их бить, мой Каин.
…. ….
Я руку подал и бродячему псу,
И кошке плешивой вчера по полудню.
И стало нас трое, нашедших в лесу
Людских кривотолков поляну иудину…
Сегодня я песню пою с воробьем,
И с крысою серою бегаю в подпол…
Но плачет жена, вспоминая о том,
Что Бог нас не предал, а попросту продал.
…. ….
Живем мы так, как лижут соль с камней
Потерянные временем олени, –
Взахлеб и без оглядки. Чуя в ней,
Коль доживем, – весеннее веселье!
И жизнь, в конце концов, погубит нас, –
Не знающих ни удержу, ни меры…
Но через тыщу лет горчащий пласт
Поднимут и прочтут
Как Символ Веры.
…. ….
Какого черта выбрать мне из тех,
Что ночью появляются в обличье
То ангела, то праведника… Смех
И грех. И слезы. Всё, что неприлично, –
То напоказ, на подиум… Бродвей!
Гуляй и выбирай себе по вкусу!
Но гонит тень Его –
Заблудших нас – взашей
В сад Гефсиманский.
Словно минус – к плюсу…
…. ….
А! Меня, безымянного,
Если всуе помянут, –
То лишь – как окаянного,
Угодившего в яму…
Мне бы встать! Воспротивиться, –
Мол, я не басурман!
Мне с рожденья – кириллица.
Вам – Талмуд и Коран…
Мне бы спеть! Да не хочется.
Вон как зырят вослед!
У Всевышнего отчества –
Нет!
…. ….
памяти
Владимира
Высоцкого
Бледнеют лица, словно листья при луне.
Замедленны движения и жесты.
“А кто теперича? Жаних али невеста?
“Да гений сгинул”. “Бля!”. “По чьей вине?”.
“Да говорят, всё чин по чину, честно”.
“Ну, коли так, раз этак, так рас так…,
Куда идтить и на кого глазеть-то?”
“Да на, читай “Вечернюю Газету”,
Артист театра на Таганке… та-та-та…
“Чагой-то зябко стало… Вроде, лето”.
Чернеют арки проходных насквозь дворов.
Но не протиснуться, хотя и не толкают…
И воют псы, зализывая кровь,
И воду беспризорных луж лакая…
А сверху: – Вот она, луна! Такая…
25 июля 2000 года
….. …..
Ракушек радужность в ладони
Не сохранить, как детский сон.
И вновь мерещится Ясон…
И черно–белый бык на троне –
Трактует сутолоку лет…
Но хоровод двустопным тактом
Низводит в лабиринт, – на нет –
“Де юре” – их… А нас – “де-факто”.
…. ….
И. Х.
Такая тьма веков перед Тобою –
Монгольским желтозубым табуном –
Промчалась, погоняема Судьбою,
Что Ты их встретил – хлебом и вином.
А что жестоковыйному народу,
Который пил с твоих ладоней кровь,
Ты даровал подсоленную воду…
Так это и была Твоя любовь.
…. ….
моим друзьям
поэтам
Мне руки связали… Как если б цыгана –
За кражу коня по утру –
Похмельная кодла поймала и к Хану
Свела – на потеху нутру…
Но Хан, почитающий суры Корана,
За доблесть простил бы меня, –
Укравшего ночью не пару баранов,
А три лепесточка огня…
И отпустил бы к тебе. О-ля-ля!
…. ….
Под бубен бубнящий, – роняющий соль
На кислое лико могола, –
Пасется во сне фиолетовый вол
На склоне тибетского скола...
Засаленной плетью очерченный круг –
Зарос золотою золою.
И скособоченный Будда на юг
Полой повернут главою...
Войною воняет – дерьмом и мочой.
И девственниц прячут в пещерах.
Кто встанет охранником, кто – палачом
Безвременно дохнуть за веру...
Опомнившись после побоищ, кто жив
Останется, – вряд ли припомнит –
Как пурпурный бык, спотыкаясь, кружил,
И Будда кровавые прятал ладони…
…. ….
Отворяются двери,
И впускают хамсин на постой.
Мы не смотрим, но верим,
В то, что им принесенный настой –
Не поднимет из мертвых,
Но, быть может, оставит в живых
Нас, спаливших аорты…
И занявших одни – на двоих –
Угол исчезновенья,
Где и без обязательных дат,
Мы до самозабвенья, –
Будем пить, дегустируя яд...
Дабы нам показалось,
Что залетный, негаданный гость,
Проявляет не жалость,
А питает здоровую злость
К нам, приникшим к сосуду,
И не знающим меры и доз…
Слышишь? – плачет Иуда.
И смеется Христос.
….. …..
брату Сергею
Я отчий дом оставил – достоять
До собственной кончины.
А сам пропал, и никому не взять
Мой след, – неотличимый
От палого кленового листка …
Мой брат – случайной тростью
Судьбу мою взъерошит, и слегка
Взгрустнет, и званным гостем
Вернется в дом. И снимет со стены,
Перекрестившись, знак моей вины.
….. …..
Соцветье трав сливается в одну
Полоску радуги…
Рябит в глазах, склоняется ко сну
Душа, но на ноги,
Поднявшись и уняв тупую дрожь,
Опять помолится,
Косясь украдкой, на случайный дождь…
И вновь слезами мертвыми умоется.
…. ….
Я ничьих надежд не оправдал.
Как мальку в заржавленном поддоне,
Дождевая мне нужна вода
Не из человеческих ладоней.
Свет, не отраженный от зеркал…
Я ничьих надежд не оправдал.
…. …
Ты спишь в Рождество, как Мария
Спала, ожидая Его
Рожденья. Еще не мессия, –
Он провозгласил Новый Год…
И столько царей и пророков
Пришло поклониться Ему,
Что Божье замылилось Око
И Глас онемел потому…
И только Мария – поодаль
Молясь, различала в толпе
Его, – тридцать третьего года, –
Мальчишку на белом осле.
И плакала мать, и украдкой
Крестилась, как Он показал…
Сукотную строил палатку
Иосиф, и прятал глаза…
Народ ликовал, и Мессию
Приветствовал, дабы распять…
Проспи Рождество, – не Мария,
Тебе ли “брильянтов не знать”?
….. …..
Иосифу Бродскому
Ты прожил всего – ничего на свете.
Пол века – плюс пять
Добавочных лет, не успев отметить
И лично сорвать
Еще один день, календарный, чей-то.
Еще одну ночь, –
Единоличную, с помощью… Тщетно.
Тебе – не помочь.
Ты медлил, как мог. Но спешил Всевышний, –
Мол, нужен ты мне…
И дня не прошло, как прослыл ты – лишним,
На этой земле.
.... …..
Мой разговор с ночным дождем –
Ничем не обусловлен.
Я притулился за столом.
Он – шастает по кровле…
И я спрошу его потом –
О том, о сём…– не важно…
Мы разойдемся и поймем,
Что вот и всё. Не страшно.
….. …..
Алексею
Кадацкому
Ах! Да по Новой Слободе, –
Под моросящим снегопадом, –
Нам – шлёп-шлёп-шлёп –
Навстречу Дед
Бредет, которому не надо
Таксомотора и зонта.
Он – улыбается погоде.
И, представляясь нам: – Кода –
цкий
Алексей… – уходит.
Его дорога – в Никуда,
Из – Ниоткуда: “Может… Вроде…”
А мы и рады бы во след
Ему взглянуть. Но следа – нет.
…. ….
Плошка, кубышка, лукошко…
Матушка, Батюшка… Мне
Дали пожить бы немножко
В Ветхозаветной Стране.
Страшной, смешной, суматошной,
Спутавшей нечет и чет…
Полуденной и полунощной,
В толк не берущей расчет.
Надо бы, коль предлагали,
Но обмишурилась вновь…
Мало ль залетные лгали,
Много ль, зашедшие, – кровь
Портили? Где они ныне?
Сгинули, гады, во мгле…
Сын Ваш в Синайской пустыне –
Раб, и клеймо на челе
Смоется разве что вместе
С гибелью праведных снов –
О непоруганной чести,
И не греховности слов.
Плошка, кубышка, лукошко…
Матушка, Батюшка… Мне
Дали пожить, но – немножко
В Новозаветной Стране.
….. …..
Ольге
Я к тебе прикасаюсь теперь,
Как солнечный луч – к подсолнуху.
Чтобы я не сказал, – мне верь,
А не этому царскому олуху,
Раздарившему семь небес
Голубям, воробьям да воронам…
А таких обрученных невест, –
Обреченных! – отдавших на сторону, –
На потеху залетным гостям…
Вот они, костоломы, и празднуют.
Их слегка пожурят и простят
Их хорошие боги, и разные…
Я ж по зернышку в чахлой стерне –
Соберу и взращу потерянное.
И тебя-то уж выкуплю! Мне
Ты – единственному – поверила.
….. …..
Иерусалиму
Желтизна камней твоих – в песок
Вбитая, как золото, – в оправу
Серебра, чей срок давно истек, –
Превратившись в мельхиор, в потраву…
Золото камней твоих в огонь
Солнца предвечернего забросив…
Бог – песок чернеющий – в ладонь
Взял и произнес: – Да будет осень.
…. ….
Теперь зима в Иерусалиме.
Где глиноземная халва
Его холмов неразделима,
Хоть и поделена на два,
Грызущих горную породу, –
Народа…
Теперь ты к городу причислен.
Как муравей на свой постой, –
Неси соломку-коромысло
С живой и мертвою водой…
Но различай своих собратьев
По платью.
(Не различая своих братьев
По платью) - вариант.
…. ….
Течение времени
Крушили капли – камни.
И изумрудный брод –
“Лазурными веками” –
Именовал народ.
И обнажая спину,
Тысячелетья шли –
На сахарную глину,
И соль земли.
…. ….
И. Х.
Пастушьей поступью, –
Неспешною… Босой –
По горной россыпи
Пришел я на постой.
Пусти.
Прости
За то, что сделано,
И то, что сотворю…
Потомок эллина, –
Тебя
Боготворю.
…. ….
памяти
Аркадия Хаенко
1
И после полуночи двор озирая, –
Видишь
Многоступенчатый остов сарая…
И слышишь
Шуршание мыши в траве.
И понимаешь, что умер в Стране,
Имя которой рифмуется с раем...
2
Очнись. Опомнись. Это ли не осень?
Шуршит трава. Картавят воробьи.
И – в пейсах весь – в ешиву скачет Осип.
Нет, не поэт. Но в будущем – Раввин.
Зажми в кулак свое недомоганье.
Как в детстве спрячь за спину пятерню.
Ступи босым на стиснутые камни
Порога. И приникни к ноябрю,
Как к роднику с хрустящею водою.
И пей, пока пустой кувшин нутра
До края не наполнишь – слой за слоем –
Живительною памятью утрат.
….. …..
27 октября
Тель–Авив. Бейт-Холим “Ихилов”.
Санитарки свирепо картавят.
Рис на завтрак (не каша, не плов).
Череда полу чувств, полу снов.
Горсть камней в перспективе на память.
А за дверью – исход октября.
Воронёнок – распахнутым клювом,
Не глотая, пять капель подряд
С неба выловил, гордо “кря-кря”
Прокричал, и понёсся аллюром...
Мне бы тоже отсюда взлететь
Над деревьями, над облаками.
Но монашка стерильная – клеть,
И шалава чумазая – смерть –
Мои плечи весь вечер ласкали...
А за окнами – ветер с утра!
Как в раю – апельсинами веет.
Бог мой, доктор, мне право, пора.
В поддавки затянулась игра.
Жизнь, – она к проигравшим добрее...
….. …..
Во сне. Это может быть только во сне, –
Волны морские – в холмы, а барханы – в сугробы
Тростью бамбуковой ты превращаешь, и пробуешь
Снег...
Он солёней на вкус и красней,
Чем чья-нибудь кровь, и случайное чьё-то словцо,
В котором, быть может, весь смысл твоего лихолетья.
Смеяться ли, плакать? Открыть или спрятать лицо?
Не всё ли равно как ты выглядишь Даме в карете, –
Давно убаюканной древнею песней колес...
И видится ей океан и оазис в пустыне.
Там некто, пока ей неведомый, спит на настиле
Из звёзд...
…. ….
Пока он есть у нас, пройдемся по
Полисаднику.
Быть может, встретим там Эдгаро По,
Или Всадника.
Нет, не того, что очертя главу,
Кружит по прерии.
А – прокуратора, чья жизнь в гробу,
И смерть – в мистерии
Воплощена. Ты видишь, на плаще –
Следы сукровицы…
Нет, не Его, конечно. Так, – вообще…
Как это водится…
Но – Бог с ним, с Понтием.
Тут Цинцинат –
Снимает голову...
Опустим занавес. Вернемся в дом.
Над
Нами, – голыми,
Порхают ангелы. Не говоря
Ни слова бранного…
Мы прожили всю жизнь свою.
Все – зря.
В век окаянного.
…. ….
Тебе сегодня снилось что ни будь?
Чудесное. Ну, на пример, лягушки,
Поющие у озера под Грушевкой…
Они таки – наквакали Судьбу…
Еще могла увидеть Ты во сне
Стелившуюся змеюшкой дорогу.
Какой она казалась недотрогой,
А как к Тебе прилипла и ко мне…
А мы – бежали к морю от земли,
Доверившись куриному божонку.
Забыв о том, что рвется там, где тонко.
На лица – тени первые легли…
Нам месяца хватило, что век
Благодарить без устали, до срока.
Когда велеречивая сорока
Монетки принесет – для наших век…
….. …..
Ты только представь Себе, – эти холмы
Под Иерусалимом, – ровесники Крыма,
Который был раем для нас. И где мы
В первые забыли – о близости срыва
В ущелье унынья – с тоскливых высот…
Тогда нам паденье казалось – пареньем.
А – насквозь пропитанный солью песок –
Казался нам – слаще любого варенья.
Ты только представь Себе, – эти края
При цезарях звались – колонией Рима.
Вон, – ниже уровня моря хранят
Эти колоны – в Иерусалиме…
(не закончено)
…. ….
Смиренно, Господи, приму я Твой
Перст указующий, взгляд укоряющий…
О, только, только бы, придя домой,
Вновь слышать Олино “Ау” и “Аушки”.
И чуть приглушенный дыханьем смех, –
В нем грусть, как камушек в траву, укутана
По мне, по грешному… Я помню грех…
И до скончания мне будет муторно.
Я каюсь, Оленька, перед Тобой,
Как перед Господом: – Прости заблудшего.
Но возвращайся в дом! Он Твой и мой,
Пока мы в нем живем. До века лучшего.
16.03.03.
….. …..
Как только солнышко взойдет,
Тебе ступни щекочет ангел, –
Мол, приглашаю Вас на танго,
Сеньора юная! И от
Его изысканного слога
Ты, просыпаясь понемногу,
Как в детстве – втягиваешь ноги
Под одеялко… мол: – Отстань!
Какие танцы спозаранку?
Иди буди сестрицу Анку.
Она тебе покажет “танку”
В манере Инь и в стиле Янь…
Но ангел, крылья распустив,
Уже по птичьему щебечет
И, – то ли кочет, то ли кречет, –
Токует, Господи прости!
Ты понимаешь, – это утро,
И как бы не было уютно
Под одеялком, этот нудник
Не успокоится, пока
Не встанешь ты. И вот ты встала,
И на пол пало одеяло,
И словно солнце, засияла,
И засверкала, как река –
Твоя возвышенная грудь.
Животик, бедра и колени…
Об остальном – молчу, как пленник,
А то – услышит кто ни будь…
Не вечно ж ангелом мне быть,
Ведь я пришел тебя любить.
08. 04. 03.
….. …..
Апрель в разгаре. Дождик моросит
Над иерусалимским холмами.
Как чей-то возглас: – Господи, прости!
И глас в ответ: – Всё было между нами…
А было, – всякой всячины – сума,
Да не к добру и не по росту посох
Подобранный и выбрана зима,
Как время для ответов на вопросы.
И нас сковало страхом, словно льдом,
И мы чуть не лишились дара речи,
И жизнь свою оставив “на потом”,
Чужую смерть взвалили мы на плечи.
Но души воспротивились тому,
Что с нами было б, если бы случилось.
Мы ожили, и зажили в дому,
Благодаря людей за Божью милость.
А десять лет скитаний по земле
Обещанной, но не Обетованной,
Прошли, как отраженье на стекле
Оконном – проходного каравана…
Мы счастливы, должно быть. По ночам
Мы молча молимся и вместе засыпаем.
И вещих снов нетленная свеча
Стоит над нами, а не мгла слепая…
Вот только жаль, что дождик моросит,
А не идет одним сплошным потоком.
Мы сели б в лодочку, и Бога попросив,
Очнулись бы в Москве в мгновенье ока!
15. 04.03.
…. ….
Я Твоих надежд не оправдал.
И ушел под тень деревьев. Кроны
Их так велики, что я – пропал,
Как малек в заржавленном поддоне.
Оказавшись в родственной среде,
Я воскрес бы, если б не родился
В материнской, сумрачной среде…
И в Тебя – Святую – не влюбился.
…. ….
И. Х.
Я обращаюсь к Тебе. Я – раб.
Из спящего дома - к бессонному дому.
И говорю: - Я, наверное, рад,
Что обеспечен и пищей, и долей.
Может быть, счастлив. Сам посуди.
Сверху видней. Пристяжной – не присяжный.
Ты-то свободен, Ты – Бог. Ты – один.
Нас было трое. Когда-то. Однажды.
…. ….
Живем мы порознь. Розги, как слова.
Или слова, как розги, между нами.
Нам – все равно. Я прав был. Ты права
Была. Убит я розгами. А Ты – словами.
…. ….
Я втиснут, словно ворон в клетку. Мне
Все видится, но мне не говорится.
В очаровательно обманчивой стране –
Я слеп. Я – окольцованная птица.
Я пойман. Больше некуда лететь.
Все узнаваемые мною – были звери.
С когтей моих мохнатых только медь
Соскальзывает. Крови нет. И веры.
…. ….
Во сне…
Это может быть только во сне.
Волны морские – в холмы. А барханы – в сугробы
Тростью бамбуковой Ты превращаешь, и пробуешь
Снег.
Он соленей на вкус, и красней,
Чем чья-нибудь кровь. И случайное чье-то словцо,
В котором, быть может, весь смысл Твоего лихолетья…
Смеяться ли, плакать. Открыть или спрятать лицо, -
Не все ли равно – как Ты выглядишь – Даме в карете,
Давно убаюканной песней колес…
Видится Ей океан и оазис в пустыне.
Там некто, пока Ей неведомый, спит на настиле
Из звезд…
…. ….
Мне не было с рождения Спасения.
Хирурги отмахнулись: - Не жилец…
Никто из них не попросил прощения.
Но был один. И звался он Отец.
За что мне жизнь? Я не просил. Не прошенный,
Я выжил…
Санитарки, матерясь,
Горланили: - Смотри-ка, ты, - заброшенный,
А голосит что твой заморский князь…
А я – плебей. Горбатый, кривоногенький.
Пил молоко коровы, со двора
Соседнего забредшей…
Баба Оленька
Жила там. Никому благодаря.
…. ….
Как было страшно по ночам
Средневековым палачам.
Им снились собственные руки…
И просыпаясь по утрам,
Они брели в ближайший Храм
Оплакивать Господни муки.
Но никогда нигде ничья
Не гасла так, как палача
Свеча.
30. 10. 99.
Хостель “Шалва”
Тель-Авив
…. ….
Теперь, когда Ты так удалена
И от господ великосветских – сосен.
И слуг – берез, чей общий вид несносен,
Как перегар дешевого вина…
Теперь, когда прозрачна пелена.
И серебрятся ржавые оковы…
Я говорю Тебе: - Твоя вина –
Лишь в том, что оказалась не готова
К забвению на эти времена.
01. 06. 2000.
…. ….
А вечером чарующая Речь
Кончается. И мы молчим под пыткой
Животного желания - стеречь
Затворенную в этот мир калитку.
Оставленную Тем, кто отворил
Врата в иное времяизмеренье…
Ты помнишь, Ольга? Петр вопросил:
Я, Господи? И заслужил прощенье.
….. ….
Я дышать забываю, когда я к Тебе,
Задремавшей, рукой прикасаюсь.
И… опять проявляются – Крым. Коктебель.
И Сагдея, которой венчались.
Ты лежишь, как Даная, на левом боку.
Обнаженная – Ольга (Святая).
И мне кажется, - я Твою жизнь берегу,
От судьбы твоей – оберегая.
…. ….
Я пришел, - обнажен.
Без гроша на ладони.
Я – как Ты. Я лишен
И признанья и трона.
Я – никто. Потому,
Что я – Царь.
Я – трехликий.
И мне Бог – одному –
Предъявляет улики.
…. ….
Маячит тень за согнутой спиной.
И значит, здесь –
Ни дьявола.
Ни Бога.
Лишь – человек.
С осознанной виной
И – вечная дорога
С небес – на землю…
Смотрит Иегуда
На человека…
И его не трогает
Людская смертная беда
У черного порога.
1999 год
Тель-Авив
…. ….
Леоновой
Наталье Борисовне
Возрадуйся, родительница!
Дочь
Твоя – любила мужа как могла.
Меня, - не добежавшего – помочь.
Меня, пришедшего когда Она – ушла.
Порадуйся, Наталия!
Теперь
Лежит тобою сотворенный зверь, -
Как сука окровавленная… Ночь
За дверью. Ты открой Собаке дверь.
2000 год
Тель-Авив
…. ….
Я все же выпросил отсрочку –
На три годочка – у Судьбы…
Теперь скопившиеся ночки,
Нагромождая на денечки, -
Леплю позорные столбы.
(Но, как любой разумной твари,
Знак оправданья нужен мне.
Проспавшему в хмельном угаре
Три года жизни на Земле
Обетованной)
И, прилепляя человечкам
На пластилиновые лбы
Таблички с грубою насечкой, -
Как пирожки, - пеку их в печке.
Дабы не встали на дыбы
Аники-воины, калики,
Родства не помнящая рать.
Все малорослы, однолики.
Не песней взявшие, а – криком
Святое право – умирать.
Ужо им! – канувшим минуткам
Трехлетнего небытия
И помутнения рассудка…
Кричу: - Попутку мне! Попутку!
Но вновь сажусь в нее - не я.
24. 09. 20001.
…. ….
Я прожил жизнь свою –
Со дна – до высоты,
Которая и Господу не снилась.
Я – назван. И по росту мне сняты
Все мерки… И осталась только милость.
Да – жалость. И убогость, и сума.
И страх рождения, и ужас умиранья…
Спасибо, Оленька! Я не сошел с ума.
Но мне Судьба предсказана заранее…
То же время
Без Тебя в Твоем дому
Мне не выжить одному.
А в своей глухой берлоге –
И тем более.
Знаю, чувствую, где дверь,
Но кругами, словно зверь,
Обхожу ее, и ненавижу волю.
Царь Господь мой, Иисус,
Грешен. Каюсь.
Сгину? – пусть.
Но Жену мою – невинную –
Помилуй!
Молода еще Она,
Но с младенчества – одна.
В слабости своей.
В своем всесилье.
То же время
…. ….
Ах! Радуга лесных и горных ягод
В Твоих ладонях снилась мне опять…
И капала Божественная влага.
И капель было – ровно двадцать пять.
Кимерия заглядывала в окна –
Воробышком. Сагдея в дверь скреблась
Дворовой кошкой, “я, мол, вся промокла,
Вам – баловство, а мне свиданье в час
Назначено…”
Мы время – отпустили
На волю вольную. И тут же, без следа –
Исчезло, испарилось время. Или –
Мы забрели куда-то не туда…
Но вижу я, и это мне не снится,
Над побережьем, - выше Судака, -
Летает неопознанная Птица,
Дробя тысячелетья – на века…
Живущие, надмирно умирая,
Свидетельствуют: - На Ее крылах,
как прежде,
Двадцать пять цветов сверкают,
И радугой теряются в волнах.
17. 03.2003 год.
…. ….
В такой бы дождь, - да у камина,
С бокалом крымского вина…
Меня поила б и кормила
С ладони Ты, - моя Жена.
А я, Твой муж, читал бы сказку,
Придуманную только что,
Где ни завязки, ни развязки…
И – кутался в Твое пальто.
Еще б у наших ног сидели,
Ничуть не ссорясь меж собой,
Кот и собака, в самом деле
Своей довольные судьбой.
И наши дальние родные,
И наша близкая родня,
В виду того, что – выходные,
Пришли бы к нам на склоне дня.
Ах! Как бы мы повеселились!
Какие песни спели б мы!
Потом, прощаясь, - прослезились...
А после этой кутерьмы,
Закрылись бы в опочевальне,
И там! Но здесь мы гасим свет...
Прости нам, Господи, отчаянье
Рождения на этот свет.
…. ….
Поплачьте Матушка и Батюшка… Авось,
И возвращусь. Да не один, - с Женою.
Чья жизнь мне в сердце вбита, словно гвоздь
Золотенький. Венчальный. Бог со мною
Вот так договорился. Договор,
Как стало мне известно, - стоил денег,
Которых, будь я даже тать и вор,
Вовек не соберу…
А мой брательник,
Тот, что помладше будет, - вышел весь.
И Родину мою, таясь, зажилил…
А старший, горемыка, пропил крест,
Подаренный…
И мылом точит шило…
Порадуйтесь, родители мои.
Я преклонил колени перед теми,
Кто выманил меня, и кто сманил.
Но не убил еще. Еще не время.
20. 04.2004 год.
Тель-Авив
…. ….
Земля моя! Грибами, мхом и плесенью
Пропахшая. Пропавшая, как блядь
В чужих руках…
Охапками осенними,
Вишневыми, тебя мне не собрать.
Не выжать до того изнеможения,
Которому определенья – нет.
Я – отстранен.
И в сердце – холод, жжение
Переплетаются. Как тьма и свет.
20. 04.2004 год.
…. ….
Я – вырвусь! Выплеснусь! Тарашкою забьюсь
На воздухе, хватая ртом пространство.
… Малец очистит леску, поплавок и груз,
И – вырвет сердце мне. Здесь вегетарианство
И близко не канало.
Утро. Штиль.
На берегу – костры, в дыму – матрены.
И если есть расчет на двадцать миль, -
То я – уже за гранью “время оно”.
Я за пределом высохших миров.
И чувствую, что я не выживаю…
- Смотри, Отец, - кричит малец, -
Рыбец каков!
Ты спой, мой Петушок.
Я – подыграю.
20. 04. 2004 год.
…. ….
И. Х.
Можно я жизнь поделю на две,
Или четыре части…
Красным кузнечиком
В изумрудной траве
Я помолюсь “на счастье”
Ей, не могущей выжить в Стране,
Пахнущей борной солью.
Скажи, что обещано.
Нет, не мне.
Молящемуся богомолу.
20. 04. 2004 год.
…. ….
Когда меня не станет на земле,
Со мной такое может приключиться…
Ты уж поплачь немножко обо мне
У той Стены в Божественной Столице,
Которая, конечно, поскромней
Своей сварливой северной таварки…
Но клином свет сошелся – перед Ней,
Хотя Ей свет, как мертвому – припарки….
Но с Нею – Бог. А я – еще с Тобой.
И мне обещано – земли, воды и хлеба.
Поплакала? Ну, все. Пора домой.
Я приготовил там немного снега
На лапах ели, или же сосны,
А, может, елки? Я опять все спутал.
Как наши совпадающие сны,
И нашу явь, - минута за минутой.
Зато я разукрасил свое не
Существованье – серпантином ветра.
И – призрачною тенью на стене…
Не бойся, - это добрая примета.
… Я буду рядом столько зим и лет,
Дней и ночей, часов… Как пожелаешь.
Свечей не запаленной на столе,
Или огарком, - всюду жизнь живая…
Как говорится, - сверху мне видней.
А спорить Ты и раньше не умела.
Ну, что? Осталась пара простыней?
Ну так – стели! И примемся за дело.
2004 год.
…. ….
За дверью кот мяучит, - просит дань.
(Привет от желтоглазого татарина…)
Но здесь не Русь, и я цежу “Отстань!”,
Смахнув со лба привычную испарину.
Здесь Ближний утверждается Восток, -
Железом по стеклу, - храпите римляне!
И каплей ртути в глотку влит глоток
Воды… Декабрь на дворе,
Но даже ливня нет.
А что же есть? Такая же тоска.
Желание поссать на все с двух башен
Манхэтена, растертых до песка,
Как камень в левой почке, но… не важно.
А что же важно?
Да, за дверью – кот,
Орущий, по причине жажды с голодом.
И – спящая Жена. Который год
Лишенная Рождественского Города.
22. 11. 2003 год.
…. ….
Чего же я лишен? Да – пустяков.
Родительского дома. И прощения,
В саду порушенном, в котором
“Был таков”…
И кем не буду впредь.
До воплощения.
…. ….
Господь не пожелал меня узреть
Ни при рожденье и ни при кончине.
Я – в промежутке между тем и этим. Медь –
Между свинцом и золотом… Отныне, -
И до неведомого чего – я буду тлеть,
Поддерживая первогрех гордыни.
Я буду греть ладони пастухов
Нечеловечьих душ. Каменья – в уголь
Укладываются – скопищем грехов.
Но, покрывая тлением друг друга,
Краеугольных не дают углов…
Мне некого винить. Ведь “Я есть Царь”.
Я вопреки царил или в угоду…
Да, были женщины, - Исфирь, Агарь…
Но не было продленья рода.
…. ….
Ты помнишь дом, в котором три кота
Из рук Твоих выхватывали пищу?
Я – здесь еще. Оставлен коротать
Судьбу свою. Я числюсь третьим лишним
В кругу друзей. Расходятся круги,
И – опадая – попадают в сети
Поруки круговой… Поскольку нет других
Ладоней, то приветствуются – эти.
Еще собака вот! Куда бы ни ступил, -
Везде она! – зовется гордо: Герда!
… Два переулка сброшены в тупик,
Как кости в нардах… “И немножко нервно”.
Но скрипки нет! И отдан барабан,
Подаренный в проклятом марте Марком…
Я раб Твой, Господи! Верни меня, раба,
На Родину, к родителям, - отдарком.
Осколком зеркала подметным, на порог
Подброшенным, и пойманным “с поличным”.
Мне было множество предложено дорог.
Я выбрал путь, где даже первый – лишний.
“И немного нервно” – перефраз названия стих-я
В. Маяковского “Скрипка и немного нервно”.
Оленька, я знаю, что Ты не любишь В. М., но уж тут
так получилось.
02. 06. 2004 год.
…. ….
Теперь мы будем жить, как птицы – на ветвях,
Предчувствуя весеннее гнездовье.
Мы пеплом головы посыпали, но прах
С ладоней отряхнули. И любовью
Укрылись с головою, чтобы лунный свет
Врасплох нас не застал, - во сне поющих
О том, что на земле в черствеющей листве
Когда ни будь воскреснут наши души.
02. 06. 2004 год.
…. ….
“Будет – не будет…” гадает Судьба
Мне на подставленной левой ладони.
Скачет сухой саранчей голыдьба, -
Рядом, вокруг, - словно призрак агонии.
Знак вырождения, смерти печать.
С детства я грамоте этой обучен…
Будет – не будет. Закончить – начать.
Разницы – нет. Смерть – случайность.
Жизнь – случай.
02. 06. 2004 год.
…. ….
Пусть тот и этот мир
Нам и гримасы корчит,
И сдвоенными пальцами грозит.
На шпиле золотом
Уже проснулся Кочет,
Предчувствуя пришествие грозы.
Он трижды прокричит,
И трижды поперхнется.
И кровью захлебнется. И опять
И тот, и этот мир предательское солнце
Прилюдно будет в губы целовать.
08. 06. 2004 год.
…. ….
“Утро стрелецкой казни”
На площади упасть
Яблоку – некуда.
Повсюду – чернь.
Но часть
Царская – неводом
Заброшена. Дабы
Никто не пробовал
Из пятерни Судьбы
Вырваться вороном.
И дотаранить весть
Сумрачной братии
Что время, если есть,
Не для проклятия, -
Взошедшему на трон
Татем, татарином.
Да кем бы ни был он,
Будет он Каином.
Его потешный суд
Грешен поспешностью.
Не хватит, - донесут
Головы. Чесностью
С рожденья москали
Мерятся – маются.
И на манер калик,
Святые, - каются.
На всякий случай.
Вдруг
Длань басурманская,
Очерчивая круг
Красною краскою, -
Да нарисует Крест,
Внутрь втиснутый…
На площади нет мест,
Бога и Истины.
Но скачет воронье, -
Воинство черное, -
Отхаркивая, пьем
Кровушку сорную.
Полезную царю,
Хворому, голому.
Вечернюю зарю
Приветствуют голуби.
08. 06. 2004 года.
…. ….
Нет, мне воспоминанья не нужны
О настоящем, будущем и прошлом.
Крестьянки, и дворянки, и княжны
Мне руки целовали. Было – тошно.
Меня рвало ночами. По утру
Я собственного Имени не ведал.
Но знал одно, - “когда-то я умру”,
Как мой Отец в предсказанное лето…
Когда мой день? Всевышний, не томи!
Я тварь дрожащая, но право я имею.
Ты выплеснул меня – водою в мир.
Я камнем стал, но сталь меня лелеет…
И ждет, когда я голову склоню
Пред настоящим, будущим и прошлым.
Я никого на свете не виню.
Но – обличающий – я первый во всенощной.
Первое воскресенье июня
2005 года.
…. ….
В моем дому – и тишь, и гладь,
Но Божьей благодати
Мне, видимо, с Тобою не видать,
Как ни смотри, - тюремные полати
Маячат пред глазами. И окно
Мне застит свет Божественный,
Как ширма…
Я красное не пью вино.
И не молюсь во Имя.
30. 07. 2005.
…. ….
Сегодня ослики приснились.
Было – шесть.
Все бежевые. Толпятся в сторонке.
Ну! На которого с разгону мне залезть?
Да, вот на этого!
Он в стаде – самый громкий!
Поехали! В пустыню… Твою мать!
Всю задницу отбил!
Но кучу маков
Я доволок до дому.
Хочу спать.
Я Петр, мамку. Сын твой.
Не Ияков.
09. 08. 2005 год.
…. ….
Ты рождена на свет, и Ты должна
Мужчине, мне, - и льстить, и подчиняться.
И быть, как фрейзия, прохладна и нежна,
И перед тем, как слезы лить, - смеяться.
А я, - дурак, придурок, самодур,
Попробую теплицу не нарушить
Своим присутствием.
Соседних кур
Не отловить. Не сжарить.
И не скушать.
04. 08.2005 год.
…. …
Я не могу уйти из дома.
Я не могу войти в него.
Мне Женщина была знакома, -
До свадьбы, до венчанья, до того…
И это – грех. Мой грех, который
Я до смерти не замолю.
Я дожил до скулежа, воя, ора.
Умру со словом: - Я люблю.
20. 08. 2005 год.
…. ….
Телефон молчит, как клин,
Вбитый в топорище.
Я теперь – навек один.
Навсегда я – нищий.
Из всего добра – сума.
Посох, да надежда,
Что грядущая тюрьма
В белые одежды
Обернет, как и Отца –
Церковь – на последок…
Он воспитывал юнца,
Но не вырос предок…
Иль – потомок…
Вышел – я,
В будущее – ликом.
А убогих не щадят
В Городе Великом.
Все ворота перед ним
Наглухо закрыты.
Кроит саван пилигрим,
Разрывая нити.
27. 08. 2005 год.
…. ….
Мы вернемся домой!
Ой, ой, ой!
И уснем у печи…
Мама, вылечи
И грибов набери,
Хоть в саду, Хоть в лесу.
Поживем? “По жи вьем!”
Вовка! Серый! Несу!
Будем пить и не есть.
Потому что, - мужчины.
Долг и совесть, честь!
Тост – один. И – единый!
31. 10. 2005 год.
…. ….
Я чувствую, - меня еще ведут
По этажу тюремному, по залу,
Где судьи возвышаются, и малый
Построен черносотенный редут.
Я вижу, кто стоит на стороне –
Противной мне. Чей Взгляд потусторонний
Свидетельствует: Он – уже на троне,
И говорит с Отцом. Не обо мне.
Я помню… Что еще? Была Жена.
И есть, и будет, если пожелает.
Осталась Ей в наследство жизнь живая,
И смерть моя, но не Ее вина…
Под радугой разрубленной видна
То Красная, то Желтая Стена.
27. 06. 2005 год.
|
