В доме кончается постепенно прохлада,
Как бы тая и испаряясь в виде теней тюля
Диктующего невнятно: «… в прошлом…не надо…»,
И молодой, дурашливый голубь с профилем «дули»
Нагло стучит по клавиатуре карниза,
Но буквы звучат театральным подобием грома.
В раме окна состарившейся Мона Лизой –
Анфас школы. Ползущая по-пластунски тень дома
Похожа на мечту здания об экспрессах,
О море и резном, как из слоновой кости, Риме,
Где статуи разыгрывают ту же пьесу,
Как и в те времена, когда знали автора Имя.
Полдень. Листва косяком рыб в море открытом
Неторопливо вьётся около древа. Всё так же
Та же старуха и у того же корыта
На подъездной лавке ждёт своего «однажды»
Задумчиво разбрасывая хлеб горстями.
Это напоминает молитву без просьб и страха,
Или же попытку обмена новостями
То ли с Ангелом, то ли с клюющей хлеб Божьей птахой.
Красная «Тоёта» торчит из под навеса
Сухим языком осатаневшей от жары псины,
И духота дамою с излишками веса,
Будто в «час пик», наваливается на грудь и спину.
На стенах развешаны солнечные «зайцы»
Трофеями иллюзорных побед пустого дела,
Которых не снять с гвоздя – хоть разбей в кровь пальцы,
Да и кому снимать? – всё в округе оцепенело –
Лишь ветер во дворе «клеит» бельё блудливо.
На старом асфальте пекутся блики. Жарко. Очень.
Бомж с подружкою вливается в перспективу
Взявшись за руки, словно Колхозница и Рабочий,
Но вместо серпа и молота – стеклотара.
Громкий бас часов оглашает счёт, бухая в сердце,
Но он не в мою пользу – так и зной пожара
Явно не согревает холод в душе погорельца.
Глядя в намыленное облаками небо
Остро, пронзительно чувствуешь часы и минуты,
Как заснувший на простыне с крошками хлеба
Сквозь дремоту ощущает полноту не уюта.
|
