Глаза за тёмными очками
и рябь синюшного лица…
Но это, знаешь, между нами –
мне как бубенчик у крыльца.
Мне, чьё знакомство с шахтой
не месяц длится – десять лет!
Хотя её я видел шалой,
и явь, здесь схожая на бред,
меня нередко донимала,
но я к ней сердцем прикипел.
Здесь повидал, узнал немало,
одолевая беспредел,
собою созданный в текучке,
в надежде вечной на «авось»:
ведь доведённые до ручки,
мы тянем плана тяжкий воз.
Но о другом-то начал речь я,
про твой не очень лестный вид,
по должности – моя предтеча,
теперь без глаз и инвалид.
74
Но так ли это в самом деле?
Я утверждаю, что не так!
Ты и сегодня на пределе
своих возможностей, мастак.
Ты слышишь тоньше, видишь дальше
тех, кто, как будто, при глазах.
Ты продолжаешь быть на марше.
И у тебя есть, что сказать
дотла сгорающим в работе
и вечно давящим сачка.
Ты о других всегда в заботе
и видишь всё без глаз, в очках,
с лицом щербатым после взрыва
и после многих шахтных лет.
В твоём характере надрыва
и инвалидной раны нет.
Жена в отчаянье сбежала,
сказать вернее – предала,
когда в больнице увидала
тебя, сидящим у стола
спиною к ней с копною белой,
больницей пахнущих, бинтов.
Она от страха онемела
и меж обеденных столов
тихонько, мышкою пробралась,
всё время трогая виски.
А медсестричка удивлялась:
«Ну, это разве по-людски,
чтоб не промолвить даже слово
и так постыдно убежать?!»
Ты долго в горе был закован,
но ты умеешь побеждать.
Перечеркнув воспоминанья,
возможно, на пределе сил,
ты медсестричкино вниманье
к себе – в награду превратил.
Теперь она – твоя подруга,
помощник верный и жена.
Ты говоришь: любая вьюга
тебе с любимой не страшна.
Пусть будет так!
Вы вместе с двойней –
великолепнейший квартет.
Я утверждаю, что достойней
людей в округе нашей нет!
Когда б я мог твоим студентам,
что мне известно, рассказать,
тебя бы под аплодисменты
и стоя стали бы встречать.
Но это сделать не позволишь,
скромнейший горный инженер.
Я восхищён тобою, кореш
С тебя, мой друг, беру пример.
1968г.
|
