Сорок дней с похорон пролетело.
На надгробье размытый портрет.
Плачет Наденька остервенело,
что тебя с нами, Коленька, нет.
Траур в наших сердцах нескончаем,
что себе только мы и нужны.
Здесь поминки втроём отмечаем,
не считая любимой жены.
На картонной коробке бутылка
и закуска, стаканы в руках.
Мы стоим так, чтоб к ветру затылком,
чтоб не путался в наших словах,
чтоб случайно его не смутила
фраз немытая мать-перемать:
ведь сегодня уже на могиле
должен памятник в камне стоять.
Ситуация эта знакома! –
заливать мастера-соловьи:
наши сволочи из рудпрофкома
обещанья забыли свои.
Когда жив, ты ещё, может, нужен.
Когда здесь, то уже позабыт.
И неважно, что был ты заслужен –
совесть номенклатурная спит.
Ветер мартовский шапки срывает.
«По последнему, Петь, наливай».
Вот как в жизни по-сучьи бывает,
Коля, Коленька, наш Николай.
Март-1962 г.
|
