Паперти

Величаво стоит церковь Божия
Как Престола Господня Подножие,
Все творятся дела там благие,
Совершаются там литургии,
Там под куполом ангелы вьются,
Славословия Господу льются,
Там съедают Исусово тело
И поют по утрам акапела.
Но пред церквью на малельном паперти,
Где находишься будто бы взаперти,
Каждый день от зари и до заметно
Непонятно, в бреду иль сознательно,
Богохульствуя иль боголюбяще
Пляшет тощий босяк в грязном рубище.
Он, хрипя, изрыгает ругательства,
Он грозится творить надругательства,
Пляшет он как змеею укушенный,
Он брыкается как недодушенный,
Будто порцией тока пронзаемый,
Будто бешеным бесом лобзаемый,
Как водой вскипяченной обваренный,
Как по почкам ремнем отоваренный.
Каждый день он так пляшет часами,
Заклинают его образами,
Заклинают молитвой святою,
Поливают церковной водою,
Угрожают геенной и адом,
Изрекают «Послание к Галатам»,
Приезжают с Сарова, из Суздаля,
А безумец все пляшет без устали.
Ноги кровоточат, не обуты,
Ноздри будто от пара раздуты,
На губах – мутноватая пена.
Кровью залита паперти сцена.
Все в крови его подноготной,
Человечьей (а может, животной).
Вынимает он флягу из рубища,
В рот льет брагу чрез сгнившие зубища,
Разбивает бытулку о камень.
Изнутри босяка пышет пламень:
Разгорелась хмельная водица.
Вечереет. Светило садится.
Догорает босяк кровоногий,
Чад уносится в Божьи Чертоги,
Только хрипы несутся утробные,
Будто бесы взбесились загробные.
Догорел. Чад исчез. Пепла нету.
Нет его. Он вернется к рассвету.