Мне страшно очень. Сжатое в кулак
Надежды робкой, сердце бьётся гулко.
И всё не так, всё наперекосяк…
Из душ глухих, укромных закоулков,
Рядясь в одежды светлые любви,
Вышагивает ненависть упрямо.
И так её чистосердечен вид,
Так глубоки глазниц горящих ямы,
Что трудно ей не верить и понять,
Сколь лживы слов её нагроможденья.
И вот она – заботливая мать
Для всех слепцов, не жаждущих прозренья.
Мне страшно очень. Я кричу во тьме
Дня за'литого солнцем и печалью.
Но голос мой и робок, и несмел,
Не слышен в своей слабости фатальной.
Наш новый век, наш просвещённый век
Едва ль мудрее стал, едва ль добрее.
В науке взяв стремительный разбег,
Он, как и прежние века, болеет.
И «инквизиций» новых жгут костры.
Не замечать – едва ль имели право!
Прозреть пора, понять – как мир стары
Борцов за «веру истинную» нравы…
Велик Господь. Что ж с именем его,
Дарящего нам свет и жизнь земную,
Страшней и жестче счёт жестоких войн,
И ложь, и ложь, и ложь – напропалую.
И вот уже который долгий век,
Перемежав проклятья и молитвы,
Идёт по краю бездны человек
К Армагеддона беспощадной битве.
|
