Твоя душа парила в дым, В ночной пожар, в земной предел. И слепо говорила ты. И в небо чёрный снег летел.
Ты что-то говорила мне о том, что слышимо едва. И что, наверно, бога нет, и вера в лучшее мертва.
Что жизнь как смерть, и год за сто. Что столько лет и — пустота. Что мы убиты ни за что, а заодно и просто так.
И что ещё могли любить. И ведь она была — любовь. И было это слово — быть. И просто были мы с тобой
как снег, как ветер и вода, как всё на свете, и ничто, случайно, и не навсегда. Что сад был в розовом манто! И в солнце рыжие дожди!
А в смерти ржавые кресты... И что война прошла почти полжизни, будто полверсты.
Война. Весна-аа! Любовь. Бои-ии! Взрывалась эхом голова! И губы нежные твои роняли хрупкие слова,
что будет вешняя любовь, и станет любящей весна, что будем живы мы с тобой, когда закончится война.
Когда закончится война. Когда закончится война. Когда... Её безумный смех взрывался над твоим — "когда". Когда сжигались влёт и вбег года-года-года-года.
Когда они стелились сверх живых и мёртвых, душ и тел. Когда пожаров чёрный снег летел-летел-летел-летел —
Абстрактный снег в реальном сне — в ладони зябкие твои, в останки снежности в весне, в остатки нежности в любви.
|