Закат оранжевый и небо беспокойно. Проем окна вдруг делается шире. Когда за ним лучисто, тихо, хвойно, Я просто появляюсь в этом мире. Я озираюсь, черной веткой распрямляюсь. И фыркаю, сподобившись ежу. Я преломляюсь, ухмыляюсь, устремляюсь. И я не прихожу, напротив, ухожу. И на окраине, на стены обернувшись, Я оставляю все в оранжевых лучах: Бессонных человеков, взгляды, жесты, души И в полной тьме и при худых свечах. Им ведомо, что дальше, все привычно: Закат, и ночь, и лунный гребешок… Плита и чайник… И, оживши, спичка В поблекшей турке вспенит порошок. Внутри бессонницы вновь поврежден гипофиз. Разряд, два кубика зевоты, книга, лед… Из турки на плиту сбегает кофе. И у стены бессонница растет. Как тень, сползая в омут потолка. А я ушел отсюда много раньше. И грусть моя почти тоской горька, Но у бордюров остывает флёрдоранжем. А здесь в садах трезвонят соловьи. Туман в низины льется молоком. Снуют по небу звезды-муравьи. Хоть я еще совсем недалеко. Но здесь, в садах, бессонница другая. Она такая легкая и смелая. Здесь все оранжевое тихо остывает И постепенно переходит в белое. И вишен цвет следы мои стирает. И горизонт смеркается вулканом. Рождаются цветы, ветра и стаи. И луч оранжевый становится туманом.
|