Майский день перебрасывал тени.
Он сидел на скамье впереди.
Шесть медалей, шевроны ранений:
два бордовых и жёлтый один.
Я подсел: - Что, отец, за Победу
маханём коньяка по глотку?
Он кивнул: – А домой-то доеду?
Если только совсем по-чутку.
Слово за слово... Цепь откровений...
Он – летёха. Шёл сорок второй.
Так случилось – попал в окруженье
и судьба пропустила сквозь строй.
Прорывались погруппно и в россыпь,
потеряв половину людей.
А потом униженья, допросы.
Дескать, все вы отродье .лядей!
Не стерпел – тройкой слов особиста
пригвоздил, словно острым копьём.
Но система сработала чисто:
приговор и штрафной батальон.
Был растоптан: ни званья, ни чести.
Три атаки. В последней – упал.
Не погиб от штрафбатовской жести
и пропела прощенья труба.
Возвратили и должность, и званье,
за тяжёлое дали шеврон.
– Без причины нет и наказанья... -
в небе каркала стая ворон.
Слушал я ветерана и, будто,
шёл в атаку, как дерзкий штрафник.
Ну, а он замолчал почему-то
и ко мне полупьяный приник.
Примечание автора.
Ранения на фронте отмечались
шевронами-полосками:
бордовый - лёгкое ранение;
жёлто-золотистый - тяжёлое ранение.
