Над мельничной запрудой гаснет пламень,
И вот уже блеснул последний прамень;
Все краски синью вечера затянет.
Из ряски поднимается Вадзянiк.
Прощанье льющий свет согреть не может
И не осушит илистую кожу,
А только отразят свой омут милый
Два выпуклых тритоньих небасхiла.
Купальской ночи в прошлом испытанья:
Венки на воду, росное катанье.
С опаской но смотрел, покинув реку,
На огненное действо человека.
Когда оплёл всё полдня дух горячий,
На дальнем плёсе гомон, смех дзiцячы.
Но отлучён от шума пруд, как ночью;
Здесь только чёлн: рыбак сосредоточен.
Каб в мысли, словно в омут, углубиться,
То впору Водяному подивиться,
Как люди, в легкомыслии глухие,
Вступают в незнакомую стихию.
Утопленниц, девчонок-маломерок,
Выталкивал почтительно под берег;
Глядел на человечий жребий странный:
И этой никогда не быть каханай.
Любовью Вадзяны не потревожит,
Задатки не даны подобных множить:
Не сердце у него – комочек глины
И хоботок как трубочка раслiны.
Хозяин млына всё хаўруса просит -
Под лёд с плотины сала шмат забросит.
Амутнiк ускользал придонной тенью,
Выпучивал глаза для наблюденья:
”Чудак, уверен он, что я драпежны.
Я ж как улитка, неподвижный, нежный,
Не пакостей творец, властитель твани,
А в вечности пловец и без прозваний,
Возник, как разбежались речек сети,
Бездушен, оттого не мру на свете.
Волос и бороды густую тину
Не запятнают скорбные седины”.
Рыбак, причалив, лодку покидает,
По небу об улове загадает:
Разлившись, холод сок калинный прочит.
А следом Маладзiк невинный сочыць.
На топях белизна коряг и палок
Туманна, и видна толпа русалок.
В потёмках глыбой наступает нежить…
И Вiрнiк рыбу направляет в невод.
|
