1 Сквозь твои черты прорастут цветы – розы в сто шипов, раскалённый мак. Дно стеклянных дней (говори о ней), об одной о ней, да не просто так:
Золотая пчёлка отыщет щель, проползёт бедром (а ужалить жаль), а потоп – потом, а тепло – теперь, остальное – шёлк, лепестки и май...
2 Гизелла танцует. Шаги будто дразнят споткнуться. Шипы золотые на злых каблуках этой птицы. Рисованой бабочки певчей, цветка перелётного. Гизелла нежна обожжённо, а сальса опасная длится. И тянутся ветви лесные к рукам её с гжельского блюдца.
Гизелла поёт. Шёлк и перец, торнадо и краеш- ком — сл(ад)кая соль-не-просыпь из ресниц ошалелых! У клетки витой, золо(той) есть открытая дверца — Гизелла, Гизелла, Гизелла!.. — терзать твоё имя, пока обнимаешь… Глаза: оп(рок)инутый обморок, лава и лёд их…
3 Руки Гизеллы прозрачные в лунных узорах. Розовый снег в голубых кружевах (почему эти тени тревожны) – Грусти колючая рыбка играет, всегда беспечальна. Зеркальце сердца звенит, никогда не разбито.
Лёгкая пташечка! Ловчие сети рисуют по коже синею вышивкой строк – ни узла, ни зазора; Беглая бабочка белая, парус бумажный… а лодку качает – в море ли, в небе – не знаю уже, моя vita…
4 Нечаянный этот коктейль не похож на твои, но он для тебя, о тебе лишь. Вот так с утра покажется: рядом, руку лишь протяни, и тянешь руку, и вздрагиваешь — вчера! То памятной мяты уменье всплывать, тонуть, кру(жить)ся чаинками, ткаться в узор ковра — В глазах у идущих мимо теперь не хватает чуть-чуть: гречишного мёда Ташкента, нью-йоркского серебра...
...И снится: гитара — пламя, а голос — волна (война!), прозрачная рыбка — сердце, и пальцы — кривой коралл, а моря опять не выпить, а надо до дна, до дна, и слух уже не отнять, и век не сомкнуть, и стран- но вдруг смешаю в ладонях — тебе, тебе: три лёгких слова, слезинку хмеля, смешинку дня... Дотронься кубиком льда до трещинки в нижней губе и ты почувствуешь, как я целую тебя.
|