Лохань неба перевернулась помоями,
и за ней нежданно проступил лик белокурой девочки, -
Это была всего лишь майская гроза,
сквозь ясное небо. Всего лишь одна гроза!
Гроза в красных оборках юбки и шоколадным теплом карих.
Это был отмененный ход, сердце опустело,
и он теперь любит одними глазами, полными слёз.
Пучок рыдания готов разверзнуть синие воды,
сотнями нежных слов и признаний;
а девочка будет так же равнодушна,
Она захлопнет окно, чтобы не летели оводы,
Это другая девочка, их теперь две: нигредо и альбедо,
А рядом с ними ночная повивальная грузная бабка,
Она взяла половую тряпку и смахнула помои,
И снова в комнатенке запахло жимолостью, и тюльпанами;
И ему нестерпимо хочется сказать: "не отпускай...",
Боль это химера из прошлого,
он теперь может сражаться без меча,
Одним взмахом ресниц и перебором гаммы;
Это красивый бог, а красивым слова за ненадобностью,
Так странно говорить ему это и желать убежать,
он всегда убегал от мерзких девчонок,
Ты не могла знать (да, это теперь звучит странно).
Все стало каким-то привычным и далеким,
как шум пригородных электричек, и пиликанье домофона;
Домофон - это также рапсодия города,
Можно свить гнезда из слов, или сплести венки, букеты смысла,
и ни стать ни на йоту ближе, можно умереть под тисом,
И ни разу не вздохнуть,
можно так и не встретиться с минотавром,
не укротить его голубым фиалом поцелуя,
и превратить в сказочного принца;
Но это не значит, что его нет!
Он все равно где-то рядом, поблизости,
гоняет стрекоз на лугу, и тренькает колыбели
незабудкам, лютикам, василькам и ромашкам,
Он совсем теперь близко.
|
