очерк в стихах
I Она зовётся «полевая»… И дрожь в коленках в первый раз, и немота одолевает (тут и вопросник бы не спас!). Но – приспособились: старушки друг другу лучшие подружки, они и рады, что у них есть слушатель из молодых. К тому же русская натура гостеприимна: пироги – они тем боле дороги, чем бескорыстней процедура их поглощения. Засим был диалог неизъясним!
II Деревня, где мы куковали, звалась умильно так: Торжок Никольский. Озеро в овале. Травой заросший бережок. Блаженный ряд торговых точек. На месте церкви – жалкий очерк развалин. Школа в двух частях. В одной и жили мы в гостях. Поскольку дом был двухэтажен, царицей лестница была. Свой нрав крутой она могла явить на наших пятках даже (что мы и чуяли нутром, ползя по лестнице с ведром!).
III Сказать, что мы скучали, право, не поднимается язык. С утра вставали мы небраво под звонкий колокола зык. Кого-то тешила пробежка, кто спать хотел, как Белоснежка… Но всё же к десяти часам все разбредались по местам своих «обеденных» допросов. Магнитофон, блокнот, тетрадь, сверкают ручки – мчится рать на поиск «диалектоносов»!.. …Чтоб возвратиться в «отчий дом» не на щите, а со щитом!
IV Обед… Магическое слово! Сей достославный ритуал свершали в школьной мы столовой (сказал бы интеллектуал). Хоть было плит у нас в избытке, легенда сложена о плитке, о том, как два часа подряд варили тюрю для телят! У поваров свои причуды… На первое – борщок на бис, второе – мой любимый рис, на третье… фи!.. мытьё посуды. А капля «Fery», говорят, мощней, чем атомный заряд!
V В глуши забытого селенья, где мы томились, оскудев, однажды было нам явленье восьми прекрасных юных дев. Ах, все спортсменки, комсомолки – в панамах, шляпах и … в ермолке! ¬– волокославинскую прыть явились нам сюда явить. Уж мы кормили их, поили, и твердокаменным мячом им объясняли что почём, по улицам «слоноводили», препровождали до угла… И дальше практика пошла.
VI Когда вечёрки час назначен, а ужин уж переварён, досугом каждый озадачен, поскольку времени вагон. Кто, словно Штирлиц, за шифровкой, кто мылит голову неловко, кто «Фактор» слушает, резвясь и мамы с папой не боясь. А на вечёрке, на вечёрке… Не перечислишь всех забав, узлом китайским повязав труды и дни «большой шестёрки»!.. (Поскольку Бельэтаж в Спортзал обычно носа не казал.)
VII Боюсь, мы все бы дали дуба, когда б, не зная наших месс, повсюду не сновала Люба как юркий маленький гермес. Алёна (II) заплетёт косички, у Светы тесно в косметичке, на Тане можно повисеть, поймав другую Таню в сеть, конфету выпросить у Лены, слетать наверх, там чуть пожить, всем все секреты доложить всегда со звонкостью сирены!.. И только папа всякий раз был не у дел и не указ. VIII Когда-то был я в зоопарке Московском, видел обезьян, а день тогда был страшно жаркий, и обезьянник обуян был хаотическим экстазом – кто прятал голову под тазом, а кто по дереву скакал, вниманье граждан привлекал. Но вот в деревне, на природе, ещё не видел я макак, теперь же все мы знаем, как они резвятся на свободе, да и язык у них красив – один сплошной ненорматив!
IX Любви все возрасты покорны, купанью все покорны дни, хоть ветр с дождём весьма упорны – здесь торжествуют не они! Купаться – да! Назло простуде, не глядя, что там скажут люди. (Хотя бы нам пришлось потом стучать зубами на весь дом!) Алёна (I) больше всех, пожалуй, любила плавать, и вода её держала без труда, а вот меня с трудом держала: я тварь дрожащая – в реке, но человек – на бережке!
X Мобильник – наших дней засада: он постоянно ищет сеть, его, как тамагочи, надо питать, он может умереть. То он начнёт звонить нежданно, то вдруг умолкнет бездыханно – в Торжке стоит такая …связь, что хочешь то и дело – хрясь! – о камень стукнуть телефоном… Тоска по дому не берёт лишь тех, чья трубка не берёт. Да чёрт с ним, с этим Мегафоном! Пишите письма, господа, и жизнь замедлится тогда!
XI Вообразив себя туристом с приставкой «ин», дерзнули мы взглянуть на божий образ чистый среди житейской кутерьмы. И под стеною Ферапонта на белой лошади для понта катались между двух озёр. Ещё был пёс – большой позёр! Ещё был камень и качели, купанье, поиск что поесть, тщедушный дождик, ветра месть. И только дома мы поели! И в разговорах до утра спадала масок мишура…
XII С утра уж мы как на иголках, собрали вещи, на крыльцо все вышли, ждали долго-долго… Директор наконец лицо своё туманное явила. А солнце… солнце так палило, что не хотелось уезжать… Ещё немного подышать чистейшим воздухом. На память нельзя оставить ничего. Но все семь дней до одного вобрались памятью и сами теперь одушевляют мир, давно зачитанный до дыр…
|