( вольный перевод)
О, фея, то был сон, был дивный сон,
Я вынужден покаяться за это!
Что вдруг покой души нарушил он,
Приоткрывая таинства секреты…
Прости меня за дерзость, госпожа,
Я лишь случайно брёл по кромке леса,
Чуть разгорался утренний пожар,
Молчания волнительная пьеса
Лилась волшебной песней удивленья!
В густой траве, сомкнувшейся едва,
В природы первозданном обрамленье
Приметил я два нежных существа…
Он и она в жемчужных платьях лета
Под кроной дуба в кружевной тени,
Привиделось?! Нет, верно, там они,
Там, где ручей скользил едва приметно,
Где увлекая в подлинный обман
Взвивался ветром розовый туман…
---«---«---«---
Они укрылись в ложе из цветов
Лиловых, синих, серебристо-белых,
Вплетался дух багульника несмело
В прохладный и томительный альков.
Манящие, горячие, как вина,
Слились их руки, пальцы и уста,
Они уснули…нет, совсем не так…
Они прощались…солнца луч невинно
Скользил, лукаво опускаясь ниц,
На миг, коснувшись этих милых лиц…
Крылатый Бог и трепетная фея!
То бог Эрот, да, я признал его,
О, для него влюблённость – естество!
А с ним голубка нежная - Психея…
---«---«---«---
Явилась ты, разворошив Олимп!
Прелестное небесное созданье.
Что Феб, Веспер? Их величавый нимб
Твоё затмило звёздное сиянье.
Хоть я могу побиться об заклад-
Ни алтаря, увитого цветами,
Ни хора дев, ни каменных палат,
Ни песен лютни на лесной поляне
Не возымела ты, к твоим ногам
Господь не расточал свой фимиам,
Влюбляясь в благодатные уста!
Но глянешь, если, так тому и быть,
Не суждено вовек тебя забыть…
С луной твоя сравнима красота…
---«---«---«---
О, если лес объявят вновь святыней,
Как равно воздух, дух огня, вода,
Отныне, и навеки, навсегда,
Хоть поздно клясться, но, поверь, отныне
Я стану воспевать в тебе богиню,
Ту бледность уст, крыл изумлённый взмах,
Позволь! Позволь мне пылким быть в словах!
Ласкать твоё волнительное имя!
Я стану алтарём, святыней, храмом,
И лютней, и волшебным фимиамом,
Мелодией и голосом твоим!
И в полночь, восхваляя сладкой песней
Тебя, что всех нежнее и прелестней,
Растаяв на рассвете, словно дым…
---«---«---«---
О, стану я жрецом, построю храм
В душе! Всё для тебя, моя Психея!
О, как уютно, славно будет там!
Как деревце, тебя одну взлелею!
Взлелею нежность, радости, и боль,
А деревце мое, клонясь по ветру,
Взрастёт, и вместе с ним взрастёт любовь,
Взрастёт любовь, и укрепиться вера,
Что станешь ты стройнее дивных гор,
Далёких гор, что нет на свете круче,
Где птицы лишь заводят разговор,
Да молодой Зефир, уткнувшись в тучи,
Баюкает в подлунной вышине
В прохладном мху волшебные дриады,
О, это дивный храм по нраву мне!
Он твой, лишь только твой, моя отрада!
Я уберу его в бутоны роз,
Как щедрый на фантазию садовник,
И в бриллианты безымянных звёзд,
Что соберутся все в твоих ладонях!
В душе навеки жить лишь будешь ты!
Я выращу небесные цветы,
Каких никто не видывал на свете…
И в полночь в изголовье на кровать
Через окно я буду их бросать!
А ты решишь, что это просто ветер…
Ode to Psyche
O GODDESS! hear these tuneless numbers, wrung
By sweet enforcement and remembrance dear,
And pardon that thy secrets should be sung
Even into thine own soft-conched ear:
Surely I dreamt to-day, or did I see
The winged Psyche with awaken'd eyes?
I wander'd in a forest thoughtlessly,
And, on the sudden, fainting with surprise,
Saw two fair creatures, couched side by side
In deepest grass, beneath the whisp'ring roof
Of leaves and trembled blossoms, where there ran
A brooklet, scarce espied:
'Mid hush'd, cool-rooted flowers, fragrant-eyed,
Blue, silver-white, and budded Tyrian,
They lay calm-breathing on the bedded grass;
Their arms embraced, and their pinions too;
Their lips touch'd not, but had not bade adieu,
As if disjoined by soft-handed slumber,
And ready still past kisses to outnumber
At tender eye-dawn of aurorean love:
The winged boy I knew;
But who wast thou, O happy, happy dove?
His Psyche true!
O latest born and loveliest vision far
Of all Olympus' faded hierarchy!
Fairer than Phoebe's sapphire-region'd star,
Or Vesper, amorous glow-worm of the sky;
Fairer than these, though temple thou hast none,
Nor altar heap'd with flowers;
Nor virgin-choir to make delicious moan
Upon the midnight hours;
No voice, no lute, no pipe, no incense sweet
From chain-swung censer teeming;
No shrine, no grove, no oracle, no heat
Of pale-mouth'd prophet dreaming.
O brightest! though too late for antique vows,
Too, too late for the fond believing lyre,
When holy were the haunted forest boughs,
Holy the air, the water, and the fire;
Yet even in these days so far retir'd
From happy pieties, thy lucent fans,
Fluttering among the faint Olympians,
I see, and sing, by my own eyes inspired.
So let me be thy choir, and make a moan
Upon the midnight hours;
Thy voice, thy lute, thy pipe, thy incense sweet
From swinged censer teeming;
Thy shrine, thy grove, thy oracle, thy heat
Of pale-mouth'd prophet dreaming.
Yes, I will be thy priest, and build a fane
In some untrodden region of my mind,
Where branched thoughts, new grown with pleasant pain,
Instead of pines shall murmur in the wind:
Far, far around shall those dark-cluster'd trees
Fledge the wild-ridged mountains steep by steep;
And there by zephyrs, streams, and birds, and bees,
The moss-lain Dryads shall be lull'd to sleep;
And in the midst of this wide quietness
A rosy sanctuary will I dress
With the wreath'd trellis of a working brain,
With buds, and bells, and stars without a name,
With all the gardener Fancy e'er could feign,
Who breeding flowers, will never breed the same:
And there shall be for thee all soft delight
That shadowy thought can win,
A bright torch, and a casement ope at night,
To let the warm Love in!
|
