История, услышанная автором в купе скорого поезда Москва-Ленинград от попутчика - директора одного из предприятий ВПК СССР, ставшего прообразом литературного героя этого поэтического произведения.
I. Э Т А П
Злой ветер врывается в щели вагона. Мой внутренний стон не услышит конвой. Бежит паучок по решётке оконной. Я вижу его, ну, а значит – живой.
Этапная вонь уже въелась под кожу. От мерзкой баланды воротит нутро. И даже сейчас я не верю, что может в момент человек превратиться в zero.
Ритмично считаю вагонные стыки, сверяя по ним еле слышимый пульс. И слушаю молча соседа – адыга, что боле не свидится с дочкой Айгуль.
Тягучей липучкою тянется время. Без всякой причины слезятся глаза. И вспомнить пытаюсь я партию Гремина, что слушал в Большом лишь полгода назад.
За что оказался в клетушке вагонной, и пнула страна, как под дых, сапогом? Ужель мой отец воевал в Первой Конной за то, чтобы сын стал народным врагом?
Потупило взор в грязный пол правосудье. Во рту не хватает десятка зубов. И бьётся беспечное сердце за грудью, толчками сближаясь с державой рабов.
Мне властью отмерены годы забвенья. Не верится в то, что останусь живым. Да на сердце камнем свалились сомненья, и рвутся надежды как сгнившие швы.
Навряд ли я справлюсь с душевным некрозом, ведь вырван из мира, как с корнем сорняк. И щемит внутри от гудков паровоза, что тащит в бездонную яму меня.
А вот и тупик у заснеженных елей. Вокруг суета и рычанье собак. Колонною по шесть навстречу метели. И в белой шуге леденеет судьба...
II. ВОЗВРАЩЕНИЕ С ВОЙНЫ
Из зоны - на фронт. И треть года в штрафроте я кровушкой срок отмывал до конца. Пехотный майор, что уселся напротив, увидев награды мои – спал с лица.
Чего ты буравишь глазами медяшки? Им пара тяжёлых ранений цена. И я улыбаюсь майору с натяжкой да радуюсь сладкой свободе сполна.
Мелькают в окне перелески и пашни. Чернущими стаями в небе грачи. Да, мне повезло не попасть в списки павших, вот только опухшая память кричит
о вырванной вере за зоной Гулага, о съеденных жизнях в пастях рудников, о цвете кровавом советского флага, о власти, похожей на стаю волков.
И я возвращаюсь туда, где когда-то был счастлив беспечно и верил вождям. Враг нации, ставший советским солдатом, как кукла в театре, что сняли с гвоздя.
Смогу ли Отчизну простить – я не знаю... Её покаянье - мои ордена. Однажды в таком же вот солнечном мае меня превратила в изгоя страна.
Потру по гудящим вискам кулаками. Мне тридцать всего, ан, не в меру седой. И вновь за Победу я пью с мужиками, смывая досаду "живою водой".
Парит паровоз на пустом полустанке. Дурманит от запаха майской листвы. Даст Бог, я теперь расцвету на гражданке, всё прошлое сбросив в ладони Москвы.
И прожитых лет вдруг рассыпется бисер, который не сможет склевать вороньё. Вот только в горе неотправленных писем на строчки разорвано сердце моё.
|