Он примостился у ворот.
Ещё недавно бывших входом.
Калитки резвый поворот,
Всех удивлял своим притвором.
Узор древнейших вензелей,
Напоминал ему о Роде.
Дубовый створ ворот-дверей
Был испещрён резьбой природы.
Чернели петли серебром,
А бляшки рун темнели медью.
Ярило лил свой жгучий бром,
С вершин полотен, вниз, камедью.
Пучки неведомой травы
Дымились в небо, тихо, змейкой
С оград жердей, что все кривы,
От службы долгой всем = скамейкой.
Седой, взлохмаченный начёс,
Вонзался дико в злое небо.
А крючья пальцев рвали тёс,
И устремлялись к полю с хлебом.
Беззвучно шамкал полый рот,
А взгляд буравил сталь снарядов,
Прервавших жизненный полёт,
Людей, искавших спас в обрядах.
Изба, с пораненным венцом,
Склонилась рядом рваной кровлей.
Воронка, с мёртвым в ней птенцом,
В крыльцо ввинтилась жуткой болью.
Глазницы выбитых окон,
Стреляли аурой изгнанья.
Не отражая чёрных крон,
Не видя смертного познанья.
Иссохла трещинкой слеза,
Щеке добавив сеть морщинок.
Упёрлась в зарево стезя,
Не чуя жизненных тропинок.
Дубрава вспахана огнём,
От прежних кущ остались угли.
Здесь ночь прошла своим конём,
Сварога сон, прикрыв хоругвью.
Ворота сорваны с петель.
Щепой облапив тын в прорехах,
Калитка в нём нашла постель,
Как ложе смертное, в огрехах.
Ведун смотрел в живую даль,
И взгляд застывший видел утро.
В нём белоснежная вуаль
Скрывала тайны древних мудро.
Виднелись в дымке шапки гор.
А чудных храмов очертанья,
Таили тающий узор,
Охранных грамот мирозданья.
Ночь уходила не спеша,
В ложбинах пряча своё войско.
Чтоб почерневшая Душа,
Осталась под приглядом свойским.
Осколки вражеских теней,
Остервенело, рвали утро.
Но Солнца луч звенел сильней,
Как-будто пел святые сутры.
********
Ведун стряхнул виденья миг,
Вернувшись вновь под злое небо.
Но, засиял от счастья лик,
День приближался – живо Древо!
|
