Он сидел у окна с целой кружкой английского пойла,
с тем, что даже остывшее гордо зовется Ахмад.
Облака в голове превращая в утоптанный войлок,
что размеренность мыслей хранят от душевных утрат.
Рядом и в стороне. Наравне и немножечко сверху.
Жим руки или жим упор-лежа не все ли равно.
У молчания есть отголоски и есть коридорное эхо-
не размытая гулкость, а звон, как монеты о дно.
Он сидел у окна, продвигая пятнашки квадратов:
Ежедневник- айпад, а потом телефон-монитор.
Трусость льва-это меньшая трусость, чем трусость солдата,
но её проявленье обоих - нелепость пятно и позор.
Плыть всегда по теченью. Не вёсла, а парус по ветру,
отвечая вопросом : Зачем?- на любые движенья извне.
Крейсер, парусник, чёлн-лишь бы плыть, лишь бы плыть кругосветно.
Капитан-это мелко. Быть , так с кораблём наравне.
С лаконичностью лучших из что-где-когда-шнего клуба,
Как постящийся чтя неустанно словарный баланс,
относил меня к редкому племени рухнувших с дуба,
что пытаются спрятаться в серости офисных масс.
Он сидел у окна и тихонечко смазывал петли
покосившихся узких фанерных сердечных дверей.
Если мир поделить, однозначно я-зло, а он светлый,
как рассветная дымка горящих с утра фонарей.
Он сидел у окна с выраженьем :уйдите, я занят,
Пропадите, умрите, забудьте о том, что я есть.
Он любил ,лишь себя, тёплый виски и четкий регламент,
и подпаливать мозг мне, как будто кошачую шерсть.
А когда приходилось плести паутину двойного лукавства,
Сквозь открытую форточку с Яузы терпко неслось
Ощутимое веянье Ганга и полу-прогнившего пласта,
где собрать можно пепел и мысли в единую щедрую горсть.
Он сидит у окна с горькой рюмкой французского пойла,
тем, что даже горячий, волшебно зовется- коньяк.
он смотрел свысока и судил со своей колокольни:
почему, я в покое его не оставлю никак.
|
