Ольга Мищенкова
… оно запсиховало
– Давай – давай! Попробуй, попыхти,
побрызгайся! Всё равно не достанешь! Куда тебе!
И вдруг – хлюп! И ноги мокрые.
Море не прощает подобной наглости.
В ответ я злобно высморкался в него
и отбежал метров на двадцать.
Пусть теперь попсихует!..
Море. Этюд второй – Зима. Я. Соловейчик
И оно действительно запсиховало!
Всей своей ледяной мощью запсиховало.
Прочитало твою мысль, проглотило плевок и …начало мстить.
Ни много и ни мало…
Оно пустило нам навстречу одну из своих неуютных волн.
Только что, еще минуту назад, море было почти спокойным.
Да, холодным…
Да, на него не хотелось смотреть, таким ужасающе неприветливым оно казалось с берега…
Да, оно не вызывало тёплых чувств… И я ругала себя за то, что не отговорила тебя от встречи с ним в этот пасмурный день…
Я ругала себя…
И тебя я ругала тоже…
Конечно, мысленно, потому что разбудить твоё недовольство означало не меньшую опасность, которая лишь немногим могла уступить морскому гневу.
– Надо ему поклониться…
Это прозвучало так, что от комментариев и возражений следовало воздержаться.
Я и воздержалась…
Ты тихо улыбнулся, считав, как обычно, всю тайность моих мыслей, и после завтрака мы отправились на поклон к морю.
Чёрт бы его побрал, это зимнее море!
И твои поклоны – тоже!
И почему я не вспомнила о нездоровье? Ведь можно было отвертеться от встречи, можно. А теперь вот…
Твои ноги промокли…
Отношения дошли до конфликта, а море умеет укрощать строптивых…
Умеет…
А уж плевок в душу не простит так скоро…
И еще…
И еще у тебя хватило ума затушить о его просоленную плоть сигарету!
Ну, батенька мой…
Я взяла тебя за рукав и почти силой пыталась оттащить хотя бы на метр от воды.
Ночью выпало много снега и сейчас он как-то нервно хрустел под ногами…
А в метре от заснеженного берега возмущалось море.
Оно гневалось.
Оно пугало…
Оно желало показать, кто здесь хозяин…
Откуда-то взялся ветер и плеснул нам солёным холодом в лицо…
Ты достал сигарету…
Прикурить не получалось…
Но тебе очень хотелось. ..
Не столько – покурить, сколько покурить ЕМУ назло.
И не иначе.
А это уже совсем другое «хотение»…
…Море выплеснуло на берег холодное возмущение и откатилось на время, словно давая нам передышку для возможности осознания и принятия какого-то разумного решения, которое заключалось в единственно верном шаге – покинуть (чем быстрее, тем лучше!) этот промозглый зимний морской берег.
Ветер, усиливаясь, пытался проникнуть под шубу, трепал мех на моей шапке, которую не удавалось сорвать, потому что она была завязана под подбородком, а шнурки с лисьими шарами на концах сейчас очень даже подходили ему для «игры», которую прекращать он не собирался.
Зато твоего «енота» пару раз чуть было не скинул в море, и ты, дабы не связываться с его ветреной силой, все же застегнул «уши» шапки.
Море не успокаивалось…
От него веяло таким вселенским холодом, который сейчас, на наших глазах, превращался в огромную ледяную лаву и, колыхаясь перед нами бездонной массой, наводил такой непередаваемый страх, от которого спустя годы при воспоминании о той прогулке охватывает ужас...
* * *
«…Надо ему поклониться…
Поклонились…
Прости нас, Господи…
И море – прости нас!
Ты же видело, что я была против…
Ты видело…
Все люди – как… Даже не знаю, кто…
Сидели бы дома, в тепле, музыку слушали… Читали...
Этюды могли бы закончить…
Нет ведь…
Поклониться, чёрт возьми!
Просто самое время – поклоны бить, самое время…»
Мой внутренний голос могло, наверное, слышать море…
Могло, наверное…
А почему – нет?
С его-то мудростью…
С его-то вечностью…
С его-то…
А чем еще объяснить милость его глубочайшую, с которой оно пустило нам в спины своего верного помощника…
И дул он на нас с такой нордической силой, и с такой же силой гнал нас от моря прочь, давая возможность буквально сухими из воды выйти и, (может быть!) может быть, осознав происшедшее за горячим глинтвейном, причесав свои мысли и рассовав эмоции по нужным полкам, всё же подумать о том, что с морем необходимо соблюдать субординацию, а не держать для него фиги в карманах и, тем паче, не устраивать дразнилово накануне зимнего шторма.
Если бы ты знал, о чём я думала, когда мы, гонимые с берега сильным ветром, возвращались домой…
Если б ты знал…
Но ты, откровенно ругаясь, к счастью, не напрягался в этом направлении и откровенно мечтал то о горячем чае, то о коньяке.
* * *
Теперь уже мстил ты…
Отогрелся…
Сначала – горячая ванна.
– И не добавляй мне соль! – почти приказал ты.
Еще вчера об этом нельзя было и помыслить – ванна БЕЗ соли.
Но сейчас – то не тот случай!
Зато пены – через край!
Вероятно, в пресном пеноподобии бухты ты решил-таки отыграться и показать этому (тому!) морю, кто же здесь хозяин!
А ему – там – студёно и фиолетово!
И уж совершенно точно плевать на твои «морские» экзерсисы, совершенно точно!
Потом ты выпил, всё, что тебе хотелось выпить, а заодно и сказал всё, что хотелось сказать, и даже то, от чего можно было бы воздержаться.
Молчать ты, конечно, не мог.
А потому молчала я, дабы не подливать в твой огонь, который в умасливании совсем не нуждался.
* * *
После приятной ванны, и выпитого, и сказанного, и продолжая бубнить что-то себе под нос (по интонации я понимала, что гнев из тебя почти вышел!), ты решил размазать море маслом по холсту.
Вот просто так!
Легко, знаете ли!
Легче, чем в море плюнуть!
Отомстить, увековечив?
И что?
А почему бы и нет?
– Мы тут его воспеваем, понимаешь ли…
А оно…
А оно себе позволяет…
А мы – тысячелетиями…
А оно… Топит и топит…
И выбрасывает щепкой…
И…
Мастерская выходила как раз на его безбрежные глубины.
И перспектива была хорошая, и ненужного в поле зрения не было, а потому ты имел счастливую возможность живописать его в любом настроении, которое только возможно у моря при его нордическом характере. И именно поэтому я искренне не понимала цели сегодняшнего нашего к нему визита.
Просто твоя строптивость ничем не отличалась от морского самодурства.
И в этом ты не мог со мной не согласиться.
Солнца в комнате было мало.
Ты переставил подрамник ближе к окну, поставил вазу с подсушенными розами на высокую треногу так, чтобы море оказалось у них за спиной, и раздвинул шторы.
Повалил снег…
Огромные лохматые хлопья летели и летели откуда-то сверху таким густым потоком, и плотность этого потока была столь высока, что снежная стена закрыла от тебя море, а розы бордовым отражением смотрелись в летящую снежную кисею.
Это было красиво – бордовые розы и густой белый лохматый снег.
Это было очень красиво…
Ты взял фотоаппарат и сделал пару снимков.
Размазать море по холсту не получалось.
Оно, холодное строптивое и солёное тебе не давало такой возможности.
Оно не уступало тебе ни в чем…
И даже тот факт, что ты хотел увековечить его строптивость, не останавливало его.
– Ты не видела, где мои сигареты? – судорожно спросил ты.
Они лежали возле кресла на старом кофейном столике, который достался тебе в наследство от прошлого века.
Сигареты лежали там всегда, но сейчас ты почему-то не видел их...
02–04.02.2011
|
