Ни о чем не хочу я мечтать,
и никто мне сегодня не нужен.
Подо мной раскладушка-кровать,
и на ней я лежу кверху пузом.
Положенье могу поменять -
и кого под собою увижу?
Не соседку же - честную б...ь,
что живет этажами пониже.
...что вы там ни говорите,
а соседка - Нефертити.
Птички весело поют -
на душе покой, уют.
Окна ширше я открою,
поздороваюсь с Кузьмою.
Или лучше - поширее,
чтобы было веселее.
Он под лестницей живет:
там и ест, и спит, и с...т.
В ароматах полный дом,
даже пьяный управдом.
Он с Кузьмой напополам
строят истинный бедлам:
то-то мой что-то обмяк -
не пойму с чего он так?
Видно чем-то угостили,
а успех потом обмыли.
Ну, зверюги, погодите:
я устрою вам бедлам -
водкой вы опохмелитесь,
что с касторкой пополам.
То об стенку головою,
то дуэтом запоют,
то сморозят вдруг такое -
мухи слушают и мрут.
Куда делся мой стояк?
Он ведь грел - да еще как.
Догадался - подпилили,
а металл потом пропили.
...и опять Хосе орет,
все Изауру зовет.
10 серий так подряд -
будто заступил в наряд.
Всех замучил идиот:
ведь народ не ест, не пьет.
Лучше б он ее нашел,
да в сторонку отошел.
А сосед мой - тот, что справа
в стенку мне стучит, отрава:
будто я чего-то сдернул,
так как слишком громко п...л.
Сам ты, паразит, вонючка
со своей женою-сучкой.
Та в квартиру всех впускает,
но потом не выпускает.
Пригласила даже муху,
чтоб устроить групповуху.
И не брезгует Кузьмою -
лишь бы заплатил собою.
Управдома сторонится -
вдруг придется обратиться.
Но тому все до балды -
ни туды и не сюды.
И меня пыталась тоже
групповухою стреножить.
Вот тогда я громко п...л
и от них тихонько сдернул.
Не забыл меня дуэт -
мол, приходи на наш обед.
"Да чтоб затрахали вас мухи
в вашей б...й групповухе!"
Понастроили дома -
все видна, и все слышна.
Даже в милом туалете
тишина вам не ответит.
Слева дива, так уж дива:
пусть немного некрасива.
Но уж если запоет -
сам Хосе с ума сойдет.
И ведь что творит зараза:
держит ручку унитаза -
он шипит, шумит, спускает -
вроде как оркестр играет.
Но и этого ей мало -
вытащит свиное сало:
им мурло свое натрет -
ублажать Кузьму пойдет.
Что у них там происходит
нету слов, чтоб рассказать:
половина дома ходит,
чтоб другую разыскать.
Там такой бедлам поднимут -
все почти сойдут с ума:
половину нас изымут
в сумасшедшие дома.
Утром - та еще картинка:
оба - пестик и тычинка -
новый аромат рожают -
'НашаСрака' называют.
Вроде всех обматерил...
Да, чуть было не забыл:
сверху - артиллерист,
снизу - вроде бы артист.
Артиллерист - активный малый,
увивается за Клавой.
Но артисту Клава тоже
ндравится своею рожей.
Цельный год до опупенья
выясняют отношенья:
Кто кого, когда и с кем,
сколько раз, куда и чем.
А от клавкиных смещений
у меня одни смущенья:
подо мной она с артистом,
надо мной - с артиллеристом.
Видно в центр хочет сместиться -
в моей хазе поселиться.
Только зря она мечтает -
мой ее не понимает.
Правда, миленький домишко?
Ну, ниче - конец уж близко.
Пилораму всем включу, -
сам на рынке поторчу.
Там играет на гармошке
старый пьяница Ерошка.
Громко и визжа немножко
ему вторят бабки-ешки:
"...не спеша идет гусыня,
у нее не гузка - вымя.
Позади нее - гусак,
ну, законченный мудак".
Целый день на всех шипит -
вроде как бы материт.
Лишь гусыня отвернется,
на другую заберется.
"...не вскладушки, не владушки,
поцалуй свиные ушки,
а потом в свиной задок
тебя клюнет петушок".
Ни хрена себе задок -
размечтался петушок.
Это ж сколько раз клевать,
чтоб ... не уставать.
"...Виноградовка - село,
там жить весело,
там сад, огород,
полоумный народ".
И чего им так смешно? -
ведь кругом одно г...но:
чем вот так вот веселиться -
лучше сразу утопиться.
Правда, речки нету рядом,
что воняла за оградой:
самогонку когда пили,
ею взяли и запили.
Да...что ни говори -
полоумных развели
эти виноградари:
на пиру и на вокзале,
в Думе тоже их видали,
на дороге и в больнице,
даже в ширпотреб-столице.
"... сиськи по пуду -
работать ня буду".
Да не работай, черт с тобой -
тебя же можно на убой.
Кто тебя прокормит, рожа:
муж ведь на скелет похож –
ня можа.
…Ложку взяли у Ерошки,
чтобы бабок угостить,
а в той ложке одни вошки -
керосином, что ль полить?
Бабки охают, бледнея,
а Ерошке - до п...ы,
он себя водчонкой греет
и ему не до еды.
Предложил водчонку бабкам -
тех уже не обмануть:
и подмыв себя украдкой,
согласились хлобыстнуть.
...что бы там ни говорили,
а Петрухе зря налили:
Сухова не попросил -
сам себя в гарем внедрил.
Абдулла весь в непонятках:
кто тут шастает в заплатках?
чем довольны так рабыни -
как под гусаком гусыни?
И совсем уж не поймет:
с Гюльчетай ли он живет?
Стоит с ней любовь попить -
начинает материть.
Почему спит в сапогах
с самокруткою в зубах?
Почему любви нектар
превратила в перегар?
И куда девались старцы -
сексуальные засранцы?
Ведь смотрели во все щели -
всех глазами поимели.
Видно помнят свой экстаз
извращенцы-тюбетейки.
Надо бы пописать в таз,
да полить на них из лейки.
Ничего ведь не боятся -
им бы только наслаждаться.
Мину в кишлаке найдут -
сядут на нее и ждут...
А чего ждут - не поймут -
ни черта не понимают:
"Что вы делаете тут?, -
дык вокруг же нас стреляют".
Снится Абдулле покой...
Видно что-то с головой.
И пока тот ему снился -
наш Петруха испарился.
...Машке дали депутата:
"будешь нравственность блюсти.
И не вздумай с нашим братом
шуры-муры завести".
"Ой, зачем вы мне такое
щас изволили сказать:
я их быстро успокою -
будут в тряпочку молчать".
Дали Машке помещенье
для бесед и угощенья.
Никому отказа нет -
все забыли про обед.
Только кто-то начинает
огороды городить -
Машка пальцем подзывает -
мол, пойдем - буду лечить.
До того всех долечила -
мертвым сном вот-вот заснут:
на трибуну приглашают -
трое одного несут.
Нашу Машку привечают -
нравственность на высоте,
но никто не замечает,
что вся нравственность в п...е.
...Поезд мерно по рельсам стучал,
освещая себя желтым светом.
Гул людской как-то вдруг замолчал,
в разговоре лишь конюх с поэтом:
"Сублимация порока, -
в конюха поэт метал, -
квинтэссенция урока,
что мой рок мне преподал.
Что Вы скажете, коллега? -
вижу Ваш души оскал:
Вас либидоносной негой
кто-то сверху обласкал".
Конюх, услыхав такое,
аж до копчика вспотел:
"По каковски он со мною
только что, подлюка, пел?
Как же напугал, зараза, -
будто взяли за кадык:
повылазили два глаза,
даже высунул язык".
Мысленно перекрестяся,
даже дыхать перестал -
он таких слов отродяся
в своей жизни не слыхал:
"Это надо же так ляпнуть -
сам господь не разберет.
Надо бы немного тяпнуть,
ну, а там как масть попрет.
Что-то слышал про 'коллегу' -
мерин так меня назвал.
Я тогда свою телегу
сам толкал - он ускакал...
Негу приписал, придурок, -
вроде с ней у нас любовь.
Да она же как окурок -
вся ебидная насквозь.
И кого-то сверху видел, -
вроде как меня ласкал.
Ну, дурак: ведь это Сидор -
мерин мой - на мне скакал."
Сильно нервно беспокоясь,
конюх встал на чем сидел,
и немного успокоясь,
на свой член обратно сел:
"Дык, лямации-то можно
обломать рога - но как?
на уроке невозможно -
все ж учеба как ни как.
Лучше прямо на пороге.
Как зайдет - я ей в торец.
Сразу обломаю роги,
без рогов-то ей п...ц.
Опосля, конечно, можно
и исенцию принять,
да с либедушкой колхозной
в стогу нежно ворковать".
"Интересная трактовка, -
поэт нервно закурил, -
мне б такую подготовку -
я б такое натворил".
...Садик наш цветет лишь раз,
во сказал - не в бровь, а в глаз!
Ладно, галстук развяжу,
да про свадьбу расскажу.
Молодые как цветочки:
он - скелет, она как бочка.
Пинджачок на нем ушит,
а на ней и там трещит.
Трижды прокричали 'Горько!',
'Молодцы!', 'Давай-давай'
и хмелели потихоньку -
наливать лишь успевай.
Чинно пить мы не привыкли, -
вскоре пьянка началась.
Гармонист басами рыкнул,
чтобы в кнопочки попасть.
И вприсядку, и вприглядку,
сверху-вниз и поперек.
Бабы делали украдкой
мужичкам чужим намек.
И невеста, кстати, тоже -
у нее, как и у всех:
одна честная часть рожи,
а другая - для утех.
И чего жених боится?
Сгреб бы, да в кусты унес.
Но боится надломиться -
от того и не понес.
Это сделали другие -
половчей и посильней:
груди тискали тугие,
да елозили на ней.
И жених не удержался:
бабу чью-то подхватил
и куда-то с ней умчался
несмотря на то, что хил.
И невеста, как из теста:
9 месяцев прошло -
родила десяток вместо
ну, хотя бы одного.
Кто отцы - она не знает,
да и незачем их знать.
Об Иване лишь мечтает,
только где Ивана взять?
...анекдотом рассмешили:
Петьку все же напоили.
С Анкою наперевес
он рванул в ближайший лес.
Но Чапай не лыком шит -
головастый был мужик:
Анку приучил лежать,
Петькин приручил стоять.
Лишь команды проорал -
Петькин с Петькой тут же встал.
Анка в травы улеглась,
и лишь только собралась...
Фурманов, икнув с испугу,
расстегнул коню подпругу:
вот, мол, я - это не я,
да и лошадь не моя.
Взяли наших голубков
очень чинно, без силков.
На губу их посадили,
пожурили и простили.
Ох, и мудрый был Чапай -
мог свой командирский пай
разделить с кем только хошь,
если водочки нальешь.
...наши вновь забить не могут,
всех замучили, ей-богу.
То судью мячом собьют,
то соперника побьют.
Или в центре соберутся,
нежно за руки возьмутся.
А потом ее-етить,
как начнут всех материть:
и ворота, и судью,
и какую-то свинью,
что соперник подложил,
а назад забрать забыл.
Бегает свинья по полю
и орет: "Всех отфутболю".
Вместо нас за нас играет,
все по-свински понимает:
возле штанги носом роет -
хочет штанги завалить.
Наш соперник воем воет -
нет ворот - в них не забить.
Наши, чувствуя подмогу,
осмелели понемногу.
А потом как заорут:
"Нас не догонят, не убьют".
И пока им забивают,
пораженье обмывают.
Что бы там ни говорили -
наших снова опустили.
Ходят стадом за судьей
с двухлитровою бадьей.
Бражкою хотят споить, -
пораженье отменить:
"Правила нужны другие -
эти надо отменить.
Каждый должен не в чужие,
а в свои ворота бить".
От такого предложенья
у соперника смятенье:
"Ничего себе заявки -
видно, обкурились травки.
По своим мы бить не будем,
а про ваши не забудем:
били, бьем и будем бить,
вам поможем в них забить".
Наши сразу погрустнели
и "Шумел камыш" запели:
там деревья все погнулись,
а мы с вами улыбнулись.
...Мне навстречу по дороге
прет какой-то членоногий:
Что за вид или подвид? -
анатомия молчит.
На Кузьму он непохож
и на управдома тож.
Может это сам Хосе
со своей Изаурой?
Всем писец тогда придет -
хоть травись отравою.
Возвращаюсь я домой -
там Хосе как заводной:
он Изауру нашел
и с ума совсем сошел.
И Кузьма стоит босой:
"Да подавись ты колбасой.
Что ты там бубнишь под нос? -
раздери тебя понос".
Управдом стоит с тетрадкой -
ей бутылку обернул.
Вроде смотрит за порядком -
красноносый оболдуй...
Не судите меня строго.
Я лишь срифмовал немного
то, что слышал иль видал,
и немножечко приврал.
|
