Глава двадцатая
Вилась лентой дорога меж скалами,
Уходила вверх горными кручами
И хрипели зло кони, и скалились,
Забираясь на склоны могучие.
Сосны высились, как девы статные,
Были русы красой околдованы
И теряли все шлемы булатные
Задирая вверх буйные головы.
К синеве шла дружина за птицами
И влекли к небу скалы заманчиво
Дотянуться до Рая десницами,
Но краса была эта обманчива.
Солнца путь им давал направление.
Что в конце пути ждёт, им неведомо.
И вело их к богатству стремление
По ущельям грозившим им бедами.
Через степи и горы безлюдные
Одолел Олег путь неизмеренный
И пришёл к стенам города чудного,
Что средь скал и ущелий затерянный.
У ворот несли стражу охранники.
Жили в граде том женщины-воины
И, попавшие в город тот странники,
Становились рабами безвольными.
И вошли в чудный город решительно
С добрым помыслом русские воины.
Им на встречу шли местные жители,
В большинстве, красны девицы стройные.
Как чудно и чарующе слеплены
Девы те со своею царицею!?
Были гости красою ослеплены
И глаза прикрывали десницами.
Потчевали под сводами терема
Гостей сладкими винами с яствами
И дивились они златам -серебрам,
Да роскошным чертогам с убранствами.
Каждый день гости сытно обедали
Много блюд из свинины с бараниной,
Опьянев от радушья не ведали,
Что они были зельем отравлены.
И вкусив сего зелья притворного,
Кое время спустя, поздно-рано ли,
Становились скотиной покорною:
Кто-то свиньями, кто-то баранами.
Тут прогневался княжич неистово,
Олег понял, что свиньями спят уж все,
И оленем с рогами ветвистыми
Стал он с белым на шее распятием.
Увели свиней к стойлам с лоханями,
Чтоб в свой срок быть в огне запечёнными,
А оленя с почётной охраною
Отвели на двор в клеть золочённую.
Глава двадцать первая
А Владимир ночами бессонными
Вспоминал старой Ольги явление
И в соборе князь старый поклонами
Всё взывал слёзно к Богу с молением:
«Боже Правый, яви мне знамение!
Мой Олег в лапах грозной Владычицы.
По ночам я в кошмарных видениях
Вижу сына в постели с язычницей.
На кровавых столах девок-нехристей
Вижу мясо баранов, да боровов.
Огради, Боже, сына от нечисти.
Спаси сына от Ольгиных воронов.»
Князь на паперть из врат в страхе выбежал,
Будто был он рассудком свихнувшийся.
Терпеливо его возле избы ждал
Илья Муромец, в Киев вернувшийся.
Пред собором стоял тот на улице
В шлеме, как купола златоглавые.
Киевляне смотрели на Муромца.
Уважали все русича славного.
Шёл по Киеву первопрестольному
Богатырь и народ шёл колоннами.
Громом грянула песнь колокольная
И встречали Илью все поклонами.
А Владимир с болезнью душевною
Брёл по граду никем незамеченный
И не чувствовал он ущемления,
В терем князь вошёл стражей не встреченный.
Лишь тогда ему, некогда властному,
Удалось справиться над собою.
Усадивши Илью за стол с яствами,
Князь к нему обратился с мольбою:
«Я уже потерял двух сынов моих
И лишусь скоро я сына третьего.
Часто вижу я их в чреве снов своих
И Олега я вижу, и смерть его.
И летит смерть за ним чёрным вороном.
Шлёт её злая Ольга-язычница.
И сидит смерть в стенах чудо-города.
Правит градом царица-владычица.
А живут в граде женщины-воины
И мужей губят смертью коварною.
Больно странники обеспокоены,
Миновав те края легендарные.
Поросли слухом те места гиблые
И летит молва чёрною птицею.
Я страшусь не Олега погибели,
А его сладострастья с язычницей.
Поезжай, Илья, в те края срамные
И побей грешных девок десницею,
Уложи их костьми поле бранное.
Не бывать сыну в ложе с царицею.»
Где-то громко кудахтали курицы,
Да свечёк пел в полу между досками
И скрипели полати под Муромцем,
И мерцал огонёк свечи восковой.
И сидел Илья каменным идолом,
Свою бороду мял он десницею.
Много ворога в поле он видывал,
Но ни разу не бился с девицами.
«Я готов биться с ворогом буйственным,
Я силён своей верой духовною,
Но тягаться с душевными чувствами?
Я бессилен пред верой любовною.
Протоптал мой конь всю степь подковами.
В поле бил я врага не крещённого.
Я хочу служить службу церковную.
Отпусти меня в лавру пещерную.»
Князь, душевною мукой измученный,
Стал смиренным, в безумстве не буйствуя,
Шёл путём от худого до лучшего,
Провожал Илью, словом напутствуя:
«Видит Бог, не всегда я жил праведно.
Нужно быть милосердным, во истинно.
Поступаешь ты, Муромец, правильно.
До конца ты познал веры истину.
Я служил бы с тобой службу Божию
И ходил бы я в рясе монашеской,
Но томлюсь в граде, как конь стреноженный.
Некому передать своё княжество.
Ты ступай, Илья, в лавру пещерную,
Охраняй мою душу заблудшую.
Не ценю я свою жизнь никчемную,
Ведь уйду скоро я за Ветлушею.
Там в один ряд с князьями и стражею
Встанут рядом холопы со смердами.
Ты в пещерах под древними кряжами
Приготовь мне там ложе посмертное.»
Князь Илью целовал на прощание
Троекратно в чело и в рыданиях
Удалился под свечи горящие,
Под иконы, как молвят предания.
Где-то молвила древняя летопись:
Бог велел Илье строго стеречь его.
Ведь наследовал князь свою ненависть
К мудрым старцам от прадеда Вещего.
Смерть Олегу, не в битве убитому,
От коня старцы те напророчили
И от рук душегуба, под пытками,
Пали в муках волхвы за пророчество.
Но, терпя эти муки заплечные
По велению князя заклятого,
Наложили, во зле, старцы вещие
На Олегово семя проклятие.
И родится Русь многострадальная
Под мечом и татарскими розгами.
Пронесёт клеймо семя опальное
До Ивана, во истинно, Грозного.
Знал Владимир про это пророчество –
Ничего в Мире не было худшего.
О сынах размышляя все ночи, он
Раз во сне повстречался с Ветлушею.
И приблизился князь со свечами к ней.
Зрела та немигающим взором.
Жгли Владимира очи печальные,
Больно ранили душу укором:
«Ты, Владимир, в душе не кори себя.
Знаю я, князь, о древнем проклятии.
Как Спаситель, судьбе подари себя
И достойно взойди на распятие.
Развали старый храм свой, разрушь его,
И в трёхдневный срок новый построишь.
Схорони всё былое с Ветлушею –
В новой жизни Клад Божий утроишь.
Возьми Анну себе из Византии
И у вас сыновей будет четверо,
И в народе дадут святой сан тебе,
Ты смиришься с отцовской потерею.
Как безумство пропоицы пьяного
Вспоминается трезвым под утро,
Вырастишь сына ты окаянного,
А сын младший в делах станет мудрым.
Сынов наших, кровиночку родную,
Поведу я дорогами длинными.
Пусть молва про нас бродит народная.
Жить мы будем в народе былинами.»
Князю бросив колечко венчальное,
Вознеслась в поднебесную глушь она
И рыдал князь во сне опечаленный,
Не желая прощаться с Ветлушею.
Освещала лампада, чуть тлевшая,
На подушке кольцо обручальное.
Всколыхнулась душа потеплевшая,
Но сгустились вдруг думы печальные.
Молча зрели с икон лики Божие,
Дождь стучал в окна, как гость не прошенный
И рыдал князь один-одинёшенек,
В Мире всём позабытый и брошенный.
Глава двадцать вторая
Скрылось солнце за горы высокие.
Вечерами горит заря красная.
Ясноликая и черноокая
Правит градом царица прекрасная.
Не обидел её Господь разумом,
Но терзалась царица сомнением:
«Были в городе странники разные,
Раздвоилось о пленниках мнение.»
Раданица – владычица властная,
Одержимая страстью мятежною,
Вспоминая Олега прекрасного,
Зародила в себе чувства нежные.
Раданица на клеть золочённую
Скрытно смотрит сквозь щель между ставнями
И терзается страсть завлечённая,
Тешит душу свою мыслью тайною:
«Уж не властны законы мне вечные.
Над людьми не царица я более.
Меня мучают муки сердечные.
Не могу я владеть своей волею.
Околдована я, очарованна.
В душе что-то творится неладное.
Сердце вскрыто моё, обворовано.
Я во власти оленя прекрасного.
Спорить мне с грешной страстью немыслимо.
Мне не миновать зрелища судного.
Кто направит меня на путь истинный?
Кто излечит меня безрассудную?»
Рада, тайной своей увлечённая,
Страсть скрывала надменной личиною,
Чтобы не быть никем уличённою
В тайных думах о связи с мужчиною.
Но спускалась ночь чёрною птицею,
Никто в граде не ведал, как плохо ей,
И в ночи выла Рада волчицею
Во всём мире, как перст, одинокая.
И однажды она с думой тайною,
Совершить с княжичем ночь венчальную,
Скрыв оленя под чёрной сутаною,
Привела в комнату почивальную.
Колдовством, царственным повелением
Возвратила ему облик витязя…
Утром вновь обернулся оленем он,
В клеть вернулся томиться на привязи.
Раданица днём городом правила
И вершила дела с прежним рвением,
Составляя законы и правила,
Ночи ждала она с нетерпением.
Только ночь опускалась над городом,
Во дворце воцарялось безмолвие,
Она русича скрытными ходами
В дом вела на утехи любовные.
И с Олегом познав чувства нежные,
Поняв, что даровала жизнь друга ей,
Позабыла она страсти прежние –
Ей не нравились игры с подругами.
Тайна, в узы любви заточённая,
Порождала в царице безвластие.
Рада, страстью своей увлечённая,
Заразила себя сладострастием.
И заметили в девичьем племени,
И пошла молва между подругами:
Без мужского любовного семени
Рада, вдруг, животом стала круглая.
Нет уж больше в речах её твёрдости.
К врагам стала она милосерднее.
Вместо преданной девичьей верности,
Появилось в умах недоверие.
Быстро город наполнился слухами –
Расползлась по умам злая гадина.
И гуляла она закоулками,
Проникала в ума, в душах гадила.
И всего больше в граде страшились все,
Ожидая беду в диком ужасе:
Кто-нибудь из числа юных жительниц
Зародит в душе мысль о замужестве.
И забывшись в любовном томлении,
Вкусят девы плода сладострастного,
И развалится в граде правление,
Воцарится в державе безвластие.
И пошли гулять стражницы грозные.
На казнь гнали людей вереницами.
Гибли люди невинно под розгами.
Вой и трепет стоял над столицею.
Кровь текла под кнутом с тела голого
И звенели тетивы от выстрелов,
И воительницы секли головы
Всем замеченным в инакомыслии.
Плач и стон пронеслись над Отечеством.
Нет пощады от грозных воительниц
И, познав вкус крови человеческой,
Им крови захотелось царицыной.
О творимых в стране злодеяниях,
Раданица не сразу поверила.
Облачившись в своё одеяние,
Она вышла незримо из терема.
Как коварна злодейка-судьбинушка?
Кто направит на путь заблудившихся?
Чтоб в пучине не сгинуть погибнувшей,
Бежать нужно с дитём не родившимся.
И звенят злобно стрелы точённые.
И людей косит сеча повальная.
Спешно к русичу, в клеть заточённому,
Прибежала царица опальная.
Отворила ворота дубовые
И с оленем прошла тропкой тайною,
И олень, звеня оземь подковами,
Раданицу унёс в дали дальние.
Пели песню сверчки под травиночкой.
Стая птиц поднялась вереницею.
В чащу леса таёжной тропиночкой
Уходили Олег с Раданицею.
Между скал пролегла тропа лентою.
Та тропа неизвестная, длинная.
Сказ про девичий град стал легендою
И гуляет по свету былинами. Много есть краснобаев и вральников.
Слепо верят им души наивные.
Но гуляет молва среди странников,
Что встречали в горах диво дивное.
Проезжая местами заклятыми
Повстречали лесами тенистыми
Серну трепетную с оленятами
И оленя с рогами ветвистыми.
|
