Глава четвёртая
Златовлас в лес повёл своих воинов.
Дивный город предстал пред дружиною.
Жили в том чудо-граде диковинном
В теремах добродушные жители.
И познал он в тех людях величие,
И красу, кой до селе не видывал,
И свои они чтили обычаи,
И молились своим они идолам.
В граде том Златовлас и дружинники
Хлебом с солью у врат были встречены.
Гостей щедро радушные жители
Угощали с утра и до вечера.
Были гости недавно голодные,
А теперь вдоволь сытые-пьяные.
Повстречались им люди свободные.
Они звали себя берестянами.
Князь Бернаг восседал в чудо-городе.
Был он мудр в свои годы преклонные.
Златовлас не тая лика гордого,
Послов к князю направил с поклонами.
Бернаг принял послов в своём тереме,
Златовласу послал приглашение.
В сердце княжеском было доверие.
Князь готовил гостям угощение.
Златовлас и дружинники знатные
В тот же час в княжий терем явились
И, при входе доспехи сняв ратные,
Князю в пояс они поклонились.
Принесли они стали булатные
В дар от Киева первопрестольного
И за стол сев под сводом палат они
В озорное пустились застолие.
День и ночь во дворце веселились,
Много блюд они вкусных отведали
И медами хмельными упились,
И о днях проведённых не ведали.
А когда в ходе пиршества чудного
Все горели пламеньями синими,
Златовласу смех где-то почудился –
Смех девичий, что вёл их трясинами.
Он закрыл свои очи десницею,
Приняв смех за бред горького пьяницы,
Но звучал по палатам девичий смех
И в бреду он увидел красавицу.
Словно ангел, та дева пречистая,
Ясноликая и черноокая.
Златовлас, выпив мёда игристого,
Канул в чрево колодца глубокого.
А на утро он с думой тяжёлою,
Опрокинув холодной воды ушат,
Перед князем сняв шелом, вошёл к нему
И Бернага просил его выслушать:
«Мы сюда шли народы огнём крестить,
Шли спасать ваши души заблудшие.
Мы нашли не язычников- нехристей,
А нашли мы народы радушные.
Когда к логову дьявола вышел я
И молился в часы я последние,
Смех мне где-то девичий послышался
И во тьме мне явилось видение.
Повела нас девица задорная
В лесных чащах незримыми тропками.
По болотам дорогами торными
Шли за ней мы, как агнецы робкие.
Когда вышли мы к граду прекрасному,
Нашей радости Бог позавидовал.
Потерял я ту девицу красную
И по сей день её я не видывал.
Но вчера среди пира забавного
Вновь почудился мне тот девичий смех
И опять вдруг увидел я паву ту
В ореоле добра и величия.
Но от пламенного возлияния
Неожиданно впал я в забвение,
А на утро пришёл я в сознание
И не видывал больше видения.
Я молю здравомыслие здравое
Объяснить мне той девы явление.
Есть ли в правду в пределах сих пава та?
Кто мои растолкует сомнения?»
Златовласа Бернаг слушал вежливо,
Лишь улыбка искрилась в глазах его
И, взглянувши на юношу нежно, он
Своё мудрое слово сказал ему:
«Не с кикиморой, не с блудной бестией
В смертный час на болоте вы встретились.
Человек возглавлял ваше шествие,
Кем бы вы на болоте не бредили.
Шли вы гатью меж мшистыми кочками
Вслед за той величавою павою,
А приходится мне она дочкою
И зовут её с детства Русавою.
Но не любит она в отчем тереме
Проводить своё время свободное,
А в дубраве с таёжными зверями,
Она с духами дружит болотными.
А вчера с моего позволения
На хмельном разносолистом ужине
Помогала она угощения
Подносить и гулякам прислуживать.
Но не ведал никто до сих пор кого
Одарит она счастьем, как златами.
За Литвина, конунга заморского,
Нынче летом Русава сосватана.»
Словно гром посреди неба ясного,
Как в набат, били речи Бернаговы.
Златовласа, мальчишку несчастного
Иноземцы обидели наглые.
Он не ведал, как вышел из терема,
Куда канул из княжьих чертогов он.
Угнетённый тяжелой потерею
Златовлас шёл своею дорогою.
Разумев положенье печальное
Златовлас едва чувства утаивал
И замыслил в день пира венчального
Совершить он хищение тайное.
За сие зло гореть бы в аду ему.
Златовласа досада замучила.
Утомлённый он мрачными думами
Заплутал в дебрях леса дремучего.
Глава пятая
Пылкий юноша, духом был сломленный,
Пожелал он жить с дикими зверями
И очнулся, пройдя буреломами,
На поляне в чащобе затеряной.
Тихо-мирно ютилась там издавна
Средь лесов деревенька с древлянами,
С шалашами, да с чёрными избами,
В перемешку с курными землянками.
Златовлас к людям шёл не замеченный.
По земле брёл он хмурою тучею,
А к нему из деревни на встречу шли
Лишь старухи, да старцы дремучие.
И старуха, годами не мытая,
С чёрною на носу бородавкою
Протянула корчагу разбитую,
Что-то тихо беззубым ртом плямкая:
«Выпей отрок отвара горячего .
В нём грибы, да коренья и ягоды.
И вкуси радость жизни пьянящую,
И глаза воспылают, как яхонты.
Обретёшь в душе молодость вечную.
Навсегда потеряешь счёт времени.
Излечи свою рану сердечную.
Сбрось с души своей тяжкий гнёт бремени.»
Златовлас был по волчьему голоден
И вкусил он отвара с кореньями.
Жар и жажда пришли вместо холода.
Испытал отрок горечь похмелия.
И, от жажды теряя терпение,
Устремился бегом в леса чащу он.
Там в камнях среди птичьего пения
Он услышал ручья звук журчащего.
Златовлас воду пить упоительно
Начал, но где вода родниковая
Протекла, вместо влаги живительной,
Дно ручья с лошадиной подковою.
Златовлас, чудом обескураженный,
Пылал гневом, обидой кричащею.
Но опять под камнями, под кряжами
Он услышал водицу журчащую.
И не раз к роднику наклонялся он
До безумья измученный жаждою,
Но родник под камнями терялся вновь,
Будто происки племени вражьего.
Может быть он от жажды и умер бы
Без воды у лесного источника,
Но увидел на грани безумия
Горбуна со щекой кровоточащей.
Бедолага незримой дорожкою
К Златовласу не слышно приблизился
И не мытыми долго ладошками
Зачерпнул родниковой водицы он.
Как слеза, та вода была чистая.
Был измучен князь жаждой мучительной.
На колени упавши неистово
Причастился он к влаге живительной.
Воду нищий черпал из источника,
Подносил князю грязными лапами,
А в ладони с щеки кровоточащей,
Как рубины, кровь каплями капала.
Утолив свою жажду смертельную,
Златовлас посмотрел на убогого.
Дал ему он иконку нательную
И пошёл в лес своею дорогою.
Сколько брёл отрок тропкой немеченой
И куда, даже Богу неведомо.
Увлечён был он мукой сердечною
И гоним был сердечными бедами.
И, познав чувства страха и голода,
Вторгся в мир водяных и русалок он.
Посинев от досады и холода
Златовлас повстречался с Русавою.
На крутом склоне омута мрачного
Была дева та в нагом обличии,
В очаге колдовства сего мрачного,
Осквернив человечье приличие.
Златовлас от смущенья глаза прикрыл
И шагнул за ствол дуба могучего.
От стыда он молитвы и крест забыл.
Вера Божья сомнением мучила.
Подавив неприязнь и сомнения,
Вышел он из-за дуба тенистого.
Опустивши глаза от смущения
Подошёл тихо к тварям нечистым он.
Но Русава, совсем ошалелая,
Вилась возле кострища зажжённого
Билась в лапах зверья оголтелого,
Не стыдясь телеса обнажённого.
Златовлас после леса холодного
Разомлел у кострища горящего.
Его, приняв за чудо болотное,
Вовлекли во веселье пьянящее.
И душа всколыхнулась неистово,
Заглушила глас Бога Всевышнего.
И вокруг уж не нехристь нечистая,
А родная кровинушка ближняя.
И вокруг, будто срама лишились,
Дружно в шабаш блудливый пустились все.
От костра, только искры кружились.
Как в могилу, во тьму погрузилось всё…
Златовлас от похмелья хмелённого
Отрезвел, размяк ноги холодные.
Где-то пели лягушки зелёные,
Да клубился туман над болотами.
Уже нет кутежа разудалого,
Лишь в лесу звуки пения птичьего.
Златовлас размял плечи усталые
И вдруг вздрогнул от смеха девичьего.
Защемило в душе вдруг, в глубиночке.
Златовлас вспомнил смех этот девичий.
Средь болот по таёжной тропиночке
Шла Русава средь гадов и нечисти.
Но давила тяжёлой колодою
Мысль о скором Русавы венчании
И кутёж с нехристями болотными
Вновь вернул Златовласа в отчаянье.
В голове его думы невзрачные,
Словно тучи сгустились и снизились,
А сим часом из омута мрачного
Вышла дева и плавно приблизилась.
Она, будто русалка озёрная,
Вышла на берег в рыбьем обличии,
Не тая от глаз срама позорного,
Искушая во блуд неприличием.
Она впилась в уста Златовласовы
С нежностью поцелуя девичьего,
Опьянила его своей ласкою,
Обретя человечье обличие.
Опьянев от лобзания страстного
И от совокупления наглого,
Златовлас узнал девицу красную,
А была то Русава Бернагова.
И, когда нежной ласки насытившись,
Они страстной игрой утомлённые
Отдыхали обнявшись в лесной тиши
И на веки друг другом пленённые.
Златовлас целовал уста сладкие
И заглядывал он в очи страстные.
И болото уж больше не гадкое.
Водяные уж больше не страшные.
Он не помнил, что было с ним далее,
Только взгляд свой к Русаве прикованный
И себя среди всей вакханалии
Вспоминал Златовлас околдованный.
Не суров уже более лес ему,
Не страшны уж лесные чудовища.
Лишь к закату светила небесного
Возвратились на княжее дворище.
|
