Осень 1729 г., Москва
…В палате Мастерской под вечер
Они встречалися порой –
Татищев – споров друг извечный,
И князь Голицын – наш герой.
В тот день они ещё не знали,
Что будут биться на войне,
И свои образы ваяли
Правленья лучшего в стране…
«Я слышал, князь, правленьем шведским
Ты озаботился давно
И когда был там по-соседски,
Узнал, как действует оно.
Неужто шведы нам примером
Сегодня могут послужить?
Не православной они веры,
Да и душа к ним не лежит!»
«О да, мы с ними воевали
И чувств к ним добрых пока нет,
Но они, будучи в провале,
Смогли уйти от новых бед!
А вот для этого - правленья
Свершили полный передел
И ныне, всем на удивленье,
Их статус снова возлетел!
У шведов высшую палату
Мы видим возле короля,
А Карл Двенадцатый когда-то
Один глумился у руля!»
«Понятно, князь, король имеет
Лишь ограниченную власть,
А кто над ним теперь довлеет –
Теперь и больше будет красть!»
«Зачем ты так, Никитич? Властью
Поди, лишь честный наделён,
А кто испортился,к несчастью, Достойным будет заменён».
Воззрился на него Татищев,
Увидев будто в первый раз:
«Он – праведник один из тыщи –
Таких не видно среди нас…
Послушай, князь, а что России
Из тех новаций подойдёт?»
Голицын был, похоже, в силе
И в речи был горяч и твёрд:
«Уйти от власти абсолютной
Нам, как и Швеции резон,
Чтоб рядом с лидером могутным
Был орган избранных персон.
А суть новаций – в разделенье
Всех государственных властей
И чтоб закона повеленью
Никто не ставил крепостей!
Особо в Англии он дельный
И назван «Биллем о правах»,
И всем и каждому отдельно
Он ведь защитник, а не враг!»
Скривился от словес крамольных
Его упрямый оппонент,
Да и попятился невольно,
Готовя речь ему в ответ.
«Совет Верховный, две палаты,
И власть судебная – Сенат,
Такой бы обществу сосватал
Я свой правленья вариант!»
Историк крякнул, усмехнулся,
И горячо стал возражать:
«Я чуть, Михалыч, не свихнулся,
Поняв, что пыл твой не сдержать!
От Петербурга до Камчатки
Россия очень велика,
Многоязыка, и порядка
В ней недостаточно пока.
Мы – не Европа - просвещенья
Почти не знает наш народ!
Твоих забот и ухищрений
Никто из бедных не поймёт!
И может вовсе разозлиться,
Себе увидев только вред,
Ведь под монаршею десницей
Привык он жить так много лет!
У шведов дело-то другое –
И территория мала,
И европейского покроя
У них монархия была.
А потому народоправство
Им может пользу принести,
И быть такому государству,
Где самодержец не в чести!
А нам, чтоб справиться с народом,
И при огромности такой,
Лишь самовластие пригодно
С могучей царскою рукой!»
Лицо верховника темнело,
Пока Татищев говорил –
Порочил умник его дело
И этим страшно разьярил:
«А если он – тиран жестокий,
Высокомерный сумасброд,
Само вместилище пороков,
Каким был Грозный-живоглот?!
И ты историю России
Себя подвигнул написать?
В твоей ли, сударь, это силе –
Российским Геродотом стать?
Самодержавия пороки
Тебе известны, как и мне,
Фаворитизма в нём истоки, -
Явленья, мерзкого вдвойне!
А на любимцев нет управы,
Пока всевластен государь,
Временщики вредят державе,
Как и Руси вредили встарь!
Доколе властью абсолютной
Нас будут в рабство обращать?
И сумасбродной воле лютой
Доколе всё будем прощать?»
От слов колючих, ядовитых,
Налитых гневом, бледным стал
Историк наш, но в этой битве
Он всё равно не уступал!
«Я, князь, не мню себя пророком,
Но о грядущем расскажу –
И к дальнему Россия сроку,
Не перейдёт твою межу,
Но скоро будет просвещённой
И в себя новшества вберёт,
И станет, ими заряжённой,
Быстрее двигаться вперёд!»
Глазами волчьими Голицын
На него глянул и исчез.
Но этот спор их повторится
Неоднократно ещё здесь…
|
