Посвящается Андрею Дмитриеву (другу моего сына) и еще 35 без вести пропавшим, 17 погибшим, во время крушения платформы «Кольская» в Охотском море 18 декабря 2011 года
«Младенец смотрит, молча на меня,
он голенький, обледенело тело.
Холодной ли, воды была струя,
потом все понемногу занемело.
Как это стало.
Тайною покрыто.
Отчетливо лишь, вижу корку льда,
как панцирем прозрачным все залито
тельце ребенка, трещин ни следа.
Такой красивый…
Смотрит и молчит.
В моих догадках путаются мысли.
Что?
Почему?
И как?
Душа кричит.
В бессилии помочь, руки повисли.
Ребенок видит, я не до конца
его беду, еще не понимаю,
не скрыло льдом всю розовость лица,
глаза его живыми принимаю.
Он поднял руку, мол, смотри сюда,
вот мое тело, видишь, как замерзло,
от пальцев не останется следа,
рассыплются… настолько все серьезно.
Упал, будто сосулька палец в раз,
на руке правой нет мизинца больше,
второй упал, как льдинка на заказ,
нет безымянного.
Становиться мне горше.
Я поняла беды всей глубину,
терзало сердце – это мой сынок!
О, как же было холодно ему,
что превратился в ледяной комок».
В отчаянье проснулась и жару…
Все эти чувства не подвластны слову.
Что это?
Там, в непознанном миру,
нам заложили подо что основу?
Как сон понять, готовым быть к чему,
коль, изменить события не можем.
Иль можем?
Объясненья дав всему,
анализируя… судьбу стреножим?
Пересмотрев, что происходит вокруг нас –
с родными, близкими, соседями, друзьями…
кто может быть в опасности сейчас…
Хоть, попытаться стать между мирами.
Но я смирилась, зная, не к добру
такие сны с младенцами мне снятся,
я на поминках после них в миру
и злые вороны над головой кружатся.
Анализировать не стала дел теченье,
а время было и подсказка много раз
и даже люди, помощь чья и мненье,
трагедию предотвратить могли сейчас.
Всего лишь несколько вопросов отделяли.
Где?
Как?
Когда?
К тому о ком шла речь.
Может, для этого «младенца присылали»
пред самой встречей – чтоб предостеречь?
Как нас обдумывать заставить до событий,
а не потом, когда болит и поздно,
хоть попытаться.
Труд не даст открытий,
но ты старался сделал что возможно.
II
«Два пальца» - оказалось две недели.
Беда пришла нежданно, среди дня
и те, кто мог помочь, уже владели
той информацией, что скрыта от меня.
Звонит сынок:
- Беда стряслась, слышь, мама,
платформа затонула, там ли друг?
Спроси, ты знаешь у кого…
на сердце рана,
переживаю, не на ней ли вдруг.
- Где затонула, разве он на море,
он разве не на суше нефть бурил?
- Нет, мама, он в Охотском море,
спроси.
В неведении больше нет и сил.
Застыло сердце, а в глазах «ребенок,
заледенелый смотрит, весь в надежде».
О, Боже милый, где же взять силенок
узнать, что не хотела знать я прежде.
– Спасли четырнадцать, – услышала я голос.
Так, плыл на этой он платформе.
На голове поднялся волос:
– Да.
Говорите.
Слушаю.
Я в норме.
– В списках живых его не вижу, –
слова ужалили как змеи.
Звонок прервала.
Мир не вижу.
В глазах туман.
Звонить не смею.
Как сказать сыну, понимая,
«младенец» все стоит в глазах,
второго друга сын теряет
в таких-то молодых летах.
– Сыночек, милый. Он был там.
В списках спасенных его нет.
– Они быть может по плотам,
спасательный костюм, жилет…
В сердце надежда.
Сон в глазах.
Чувства и разум против ночи.
О, как же ясно видим в снах,
в разгадках тьма.
Что нам пророчат?
Может «два пальца», то два дня,
В теченье них его найдут?
О, милый, не достанься дна,
тебя на суше все так ждут.
В неведенье тлеет душа,
в раздумьях также кипит разум,
часы плетутся не спеша,
надежда и потеря разом.
III
Прошло два дня, ответ один:
– Он в списках без вести пропавших.
С лица весь почерневший сын,
все эти дни, почти не спавши.
Боюсь ложиться спать ночами,
надежду потерять у снах,
она все теплится меж нами,
а перед правдой тихий страх.
Уснула днем и снится мне:
«В кровати, в левом я углу.
Темно в моей лишь стороне,
пошевелиться не могу.
А справа стелено, светло,
все белоснежное белье,
оно как ангела крыло,
спокойно там, оно мое.
Подходит парень молодой
и там ложится, я молчу,
лишь в мыслях –
будет спать со мной?
В недоумении кручу.
Голый.
Любуюсь, Ангел словно,
лежит в свету вокруг него,
тело сияньем белоснежным
окутывает им всего.
Но почему-то голова
совсем мне показалась лысой,
вдруг растерялись все слова
и перепутались все мысли.
Удивлена, ни волосинки
и голова вдруг меньше стала,
я все сижу с краю, у спинки,
лишь темечко.
Все сверху стало».
Проснулась.
В голове вертелась мысль,
что он пришел меня предупредить,
два дня прошло, какой теперь есть смысл
надеяться, что в льдинах можно жить,
Я знаю, милый, не прикажешь сердцу,
оно всегда все делает что хочет,
ум закрывает, а оно ломает дверцу,
надежда в чудо снова там хлопочет.
Коль нет надежды, что живой, хоть тело
нашлось бы матери похоронить,
до самой смерти сердце не кипело
в неверии у прерванную нить.
Глаза не видели, не чувствовали руки,
а сердце ныло – где же ты, сынок,
как можно вынести незнаний таких муки,
ты жив…
и ты не жив…
как между строк.
IV
Прошло шесть дней.
Опознаны родными,
тела всех найденных, но, где же ты, родной,
молю все Бога со всеми Святыми,
всем тяжело не только мне одной.
Как душенька его, что будет с нею,
сгубили так невинное дитя.
Как ей помочь.
Душой и сердцем тлею
и чуда жду, за прессой все следя.
Звонит подруга:
– Несу страшную я весть.
Не выдержала внучка – умерла.
Полтора месяца врачи гоняли смерть,
но все равно она ее взяла.
В глазах явилась сразу «…голова,
вся лысая и темечко ребенка…»,
сон… пояснили горькие слова,
чуть больше месяца жила ее кровинка.
День на дворе.
Сморило меня в сон.
Неделю эту сил ушло не мало,
хотя друг сына и мне близок он,
общалась с ним я времени не мало.
Одно к другому, очень жаль подругу,
лишь год назад похоронила сына,
теперь вот внучка, все опять по кругу…
Уснула сразу.
Я ведь, не машина.
Сон снится:
« Я стою одна,
на мне костюм красивый, красный цвет,
национальный, вышивка видна,
любуюсь стройностью своей и юность лет.
Две юные девчонки стали рядом,
точно в таких костюмах, как на мне,
стройны, красивы, с невеселым взглядом,
мы от людей стояли в стороне.
Тут похоронная процессия идет,
но людей нет и эти не подвижны,
гроб узкий, длинный, в воздухе плывет,
Один, хоть, человек был бы не лишним.
Ушли девчонки две поближе к людям,
осталась я одна и этот гроб,
все наблюдают, что же делать буду,
стою в раздумьях, что же делать?
Стоп!
Отца увидела немного справа,
ушел из жизни он три года как,
а на скамейке с женщинами прямо,
сестра, ушедшая три месяца назад.
Я их прошу – идем со мной за гробом,
хоть, кто-то должен идти позади.
Они же, не обмолвились ни словом
и с места не пытаются сойти.
Отец как юноша, наверно нет и тридцать
такая же сестра, как молодой была.
– Идем - ей говорю, - хоть ты, сестрица.
Но вижу, зря поддержки я ждала.
- Ну, что же, не хотите, как хотите,
буду за гробом я одна идти,
по воздуху он проплывет, смотрите,
ему не нужно что бы и нести.
Только хотела шествовать при этом,
отец вдруг стал у гроба впереди,
дверь перед ним открылась с белым светом,
залитым, будто солнцем, все внутри.
Казалось комната, но как у лифта двери,
не видно из-за света даже стен,
вошел отец, сестра и я, не веря,
сначала мы должны войти, а гроб потом.
Опять смотрю, любуясь на костюм,
на свою стройность, как же мне идет,
но почему мы раньше здесь стоим,
но, а не гроб пред нами наперед?
Так видно нужно.
Все же я в смятении.
Не он ведет – его нужно вести…»
Так и проснулась.
Отдыха ни тени,
а сон не дал и дух перевести.
Закрались в сердце наяву сомненья,
наверно тело тоже не найдут,
за его душу убралось волненье,
там три проводника ее ведут.
Отец, сестра и видно тот младенец,
внучка подруги, ведь ее костюм
я одевала в сне, она владелец.
Так объяснил значенье сна… мой ум
Молиться только, что бы было так,
а как еще можно душе помочь.
Молиться – это есть живых багаж,
телесные что б боли превозмочь.
Построен так, наш непонятный мир,
где скупость и бессовестность одних,
чтобы продолжить свой кровавый пир,
бросают в ад сто жизней у других.
V
Десятый день прошел, а тела нет,
только списки - без вести пропавшие,
в глазах стоит «…большой и яркий свет…»
Душа и ум, и сердце – чуда ждавшие.
В упокой молитва не идет,
хочется о здравии молиться,
когда душенька моя покой найдет,
когда перестанут и сны сниться?
А как те, кто столько человек
потопил от жадности, бездушья…
пятьдесят, живых иссушив рек,
и намного больше слез на суше.
Как они?
Спокойно ли им спать?
Обнимать родименьких детей,
когда рядом кровью плачет мать,
сын в холодных льдах...
...среди морей...
Неужели радость – Новый год,
в их сердцах бушует – всех любл-ю-ю!
Вы мое наследие - мой род,
полный ход моему кораблю.
Где ты милое, безусое дитя.
Где то там, посреди льдов седых.
Как теперь любимым без тебя,
не успевшем знать детей своих.
Господи, Спаси и Сохрани!
Помоги и Исцели Ты наши души.
29.12.20011 г.
|
