Пролог
Не умею играть на проклятой Голгофе подмостков.
Мне противен холодный высокой словесности вздор.
В этой схватке ветров я стою на сквозном перекрестке.
Обнаженная в кровь, принимаю любой приговор.
Я нага перед вами, как зябкой осиновой дрожью
Передернутый, сбитый с бугра поредевший лесок.
В этих сумерках, то есть в российском глухом бездорожье
С этим небом, упрямо нацеленным точно в висок.
Если снег упадет,
небо станет светлей и просторней.
С каждым снегом я старше
и может быть даже мудрей.
Даже дерево может взлететь,
если выжжены корни.
Мои корни горят
в поминальных кострах сентябрей.
Письма с края земли -
Стоя на Кабо да Рока
Кабо де Рока...
"Я стоял на высоченном скалистом берегу и видел впереди себя совсем не океан, а настоящий космос: небо и вода слились в единую массу и, казалось, возносили меня в неведомое. Ничего подобного я не ощущал нигде, хотя “потоптал” берега всех океанов, как и не удостаивался специального диплома с сургучной печатью о посещении этого удивительно неземного места. несмотря на то, что когда-то Лиссабон был буквально смыт с лица земли могучей водной стихией...."
Юрий КОВЕШНИКОВ
"Я неподвижно смотрел на корабль. Ярко освещенный, он покоился на
поверхности Тахо [река в Португалии, на которой стоит Лиссабон], невдалеке
от набережной. Хотя я уже неделю был в Лиссабоне, я все еще не мог
привыкнуть к беспечным огням этого города. В странах, откуда я приехал,
города по ночам лежали черные, будто угольные шахты, и свет фонаря в
темноте был опаснее, чем чума в средние века. Я приехал из Европы
двадцатого столетия…"
Эрих Мария Ремарк, "Ночь в Лиссабоне" (1963)
http://www.womanineurope.com/magazin/numbers/a10/remark.php
Да, Фиалка, иногда кажется, что и Кабо да Рока и Азоры где-то в туманности Андромеды, а не за стеной моей квартиры и гораздо реальнее моя Пермская лошадь из далекого 82-го, несущаяся по широченной улице, вытянув шею и разбрасывая ноги...навстречу заходящему солнцу...интересно, а сколько лет живут лошади? За окном настоящая осень... прозрачный воздух и +20, по телевизору сериалы и почему-то на португальском они не раздражают, милые музыкальные передачи - ностальгия по 80-м, минимум рекламы... моя простушка Португалия...на душе покой...
Странник
Если долго стоять на самом западном краешке Европы,
До головокружения всматриваясь в кривизну земного шара,
То можно увидеть машины в пробке на углу Сорок Второй Стрит, и
Кота Томаса, спящего на пластиковом стуле у «Макдональдса», и
Газонокосильщика на лужайке у Белого Дома,
И вдруг всем телом,
До озноба,
Ударом в спину
Почувствовать
Холод Норд-Оста,
Ледяную мощь Борея,
С полигона памяти, России,
Без которой невозможно жить,
В которой невозможно выжить.
И - лететь в пропасть,
Дальше, дальше
До 1982-го,
До Пермской площади,
Рассеченной трассером
Скачущего
Прямо на солнце коня,
До первого глотка воздуха после
Комы,
До залитого солнцем Подола,
До грачей над Владимирским собором,
До языческих идолов, сброшенных в Днепр
Дружинами князя Владимира,
До стремительно стареющих родителей,
До ушедших в вечность друзей,
До
Белоснежных каштановых подсвечников набережной
В вешках Прошлого...
И маленький земной шар
Нагретым на солнце каштаном
Ляжет на ладони
W*
… за окном уже даже не свистит, а надсадно воет ветер. Страшно подумать, что сейчас творится в море и воображение рисует картины недавнего прошлого
- парусники с порванными парусами, набитые золотом и рабами ищут спасения в устье Тежу...
В окрестностях Лиссабона встречаются старые кинты (поместья), вышедшие из Бразильских сериалов и в их стенах запах моря, блеск алмазов, звуки Африки, рев ветра, слезы рабов и еще, еще, еще...
Что говорить, посещение Эрмитажа всегда заканчивалось
дикой головной болью...
Всплывают картинки из прошлого: грузинская пехота на броне танков в адидасовских костюмах, одинокая женская фигурка на пустынной платформе под проливным дождем...познакомились в поезде, идущем через полыхающий Кавказ... 75 летняя армянская учительница будничным голосом (все выгорело) рассказывала, как убивали ее семью... и чудо спасения, явившееся в образе русского солдата, и дальние родственники, которые ее не встретили.
Навсегда врезался в память исчезающий в пелене дождя силуэт на пузырящейся под дождем платформе...
Единственное и самое главное на мой взгляд, что может дать Европа и чего нет в России, это возможность жить, не унижаясь и не унижая других.
Россия, увы, страна униженных и унижающих... кто не приемлет это, либо уезжает, либо же ему просто страшно выходить на улицу...
Музыка - фаду и фотография - бухта Тежу или Тахо... как больше понравится...
Странник
........
«Будет такое время на Руси, когда ангелы не будут успевать принимать души умирающих». Серафим Саровский
Пролог 1
Полынное столетье
Давай с тобой зайдем
В знакомый погребок.
Ну как не побывать
У дядюшки Гиляя!
Век в колыбели спит,
Еще не вышел срок,
И тот, кто ляжет в снег,
Пока в снежки играет.
Здесь счет еще в часах.
Поэты здесь в чести.
На ятях и фитах
Замешано наречье.
Давай с тобой зайдем
В знакомый погребок,
Где Панина поет,
И догорают свечи.
Там юный календарь
Сменяться не привык.
И нет еще в нем дат
Суровых и печальных.
Пока упругость сердца
Не соизмерил штык -
Пусть греется душа
Теплом первоначальным.
Давай с тобой зайдем
В старинный погребок,
Где в будущем светло,
Туманно и тревожно.
Где белые стихи
Стекают с красных строк,
И прячется мятеж
В российском бездорожье.
И не найдешь угла,
Куда б он не достал.
И не найдешь лица,
Чтоб снегом не покрыло.
Каленая стрела
В стрелка же и вошла.
Без края, без конца
Холмы, бугры, могилы.
Давай с тобой зайдем
В знакомый погребок
На три войны назад,
У века в изголовье.
Давай с тобой зайдем
В старинный погребок,
Зайдем и посидим,
И время остановим.
Зайдем и помолчим.
Нальем себе вина.
Российская судьба -
Что век - то лихолетье.
Пока горит свеча,
И Панина поет.
Пока не подошло
Полынное столетье.
Русский путь
Если бы не бурное двадцатое столетие с его двумя мировыми и десятком локальных войн, с чередой экономических и политических затей на Руси, стоивших нам миллионов жизней, по подсчетам ученых нас должно было быть около 500 миллионов.
... К началу перестройки нас было 230 миллионов. После развала могучего государства - уже 150. Сейчас - 147 миллионов. Через двадцать лет по подсчетам ученых нас будет уже 122 миллиона. С каждым годом нас все меньше. Рождаемость падает со скоростью 6 процентов в год. Математически выражаясь, это убывающая прогрессия. Мы смирились с мыслью, что смертность в нашей стране превышает рождаемость - так часто об этом пишут. Реже услышишь другое - критическая точка, после которой генофонд невосстановим, пройдена. В середине следующего столетия нас будет около 50 миллионов. Если тенденция сохранится, через пятьсот лет русская нация исчезнет...
(- В. Баша. «Полигон - Россия. Часть 1. Русский крест». «Литературная Россия», 1999 г.)
«Господь через страдания приведет Россию к великой славе. Чудесным образом соберет разбитый в щепки русский корабль, и он пойдет под всеми парусами Богом предначертанным ему путем»
Серафим Саровский
Земля такая - можно умереть
В сердечной смуте от любви и боли.
Хотела бы я птицей пролететь
Из края в край над этою землею.
И снегом выпасть на ее поля,
Дождем пролиться, чтоб напилась влаги,
И почками взорваться тополях,
И прорасти строкою на бумаге.
Даруй Господь нам разума и сил,
Чтобы пройти тернистою тропою.
Чтоб колокольный звон в закатах плыл
И снова называли Русь Святою.
Чтоб сгинула, сошла эпоха войн,
Чтоб отшумела черною водою,
Чтоб Матери Божественной Покров
Хранил покой над русской землею....
***
И сына своего послать на крест,
И только это называть Любовью?
А на Руси колокола окрест.
И грудь в крестах. И травы в изголовье.
А это значит - истина проста,
И нет Пути значительней и строже.
Наш вечный Путь - дорога до креста.
Распятие. И Воскресенье Божье.
И все же, если все еще дрожит
Свет готики, алеющей в закатах,
Запомните распятую когда-то
Россию, что позволила вам жить.
Мою Россию, грусть мою, печаль,
Где по озерам расплескалось небо.
В лесах - Перун и сказочная небыль.
И близок Бог. И необъятна даль....
Каждые триста лет у нас - смутное время, каждое тысячелетие - смена вех: язычество, православие, коммунистическая идея, и вдруг - провал…Вдруг? Россия стала полигоном…
На рубеже третьего тысячелетия произошел сбой. Говорят об интеграции в мировую систему. Какая интеграция! Мы повернули вспять - к феодальному бартеру в конце ХХ века, к первобытному беспределу, к неработающим законам и беспомощной власти. Разваливается армия, пополняя ряды другой - криминальной, едва ли не превосходящей государственную. Гибнет наука, потеряны высокие технологии. Утерян российский приоритет в космосе. То, что происходит с нами, называют реформой. Реформа - изменение формы. Была форма. Государство, социальная защита, устоявшаяся структура. И мы не замечали, что живем в теплице, уверенные: случись что - государство поможет. Иногда в теплице случались очереди. И все-таки это была теплица. Теплица разбита. Над развалинами империи хлещет ветер дикого капитализма. Никакой реформы нет, потому как нет новой формы. Форма распадается. То, что мы видим можно назвать одним словом - полигон… (Виолетта Баша, «Л. Р.», 1999)
... Наций у нас две - бедные и богатые. Точнее - сверхбедные и сверхбогатые. Такой разницы в доходах между богатыми и бедными, такого социального расслоения нет ни в одной стране мира. 50 процентов банковских вкладов принадлежат полутора процентам населения. Более 40 процентов населения имеют «доходы» не только ниже так называемого «прожиточного минимума», но за пределами возможности выжить на них. Эти люди обречены на тихое вымирание. Мы пополняем лексикон. Появилась новая каста: «бюджетники» - брошенные государством. Технари из ВПК, ученые, медики - научная элита, цвет любой нации. Дикий рынок как санитар убивает слабых. Таков закон полигона... (В. Баша.- «Л. Р.», 1999)
Рождество Господне
Головою с плахи солнце покатилось.
Сумерки скончались где-то в подворотне.
Что сверкало, пенилось, билось и искрилось,
Разметала вьюга ночью новогодней.
Тьма накрыла город, разогнав прохожих.
Электрички встали в Кратово и в Сходне.
Весть о Посещеньи пробежала дрожью,
Леденящим свистом в лестничном пролете.
Страх безлюдных улиц режет черный ветер.
Пиррову победу празднует сегодня.
Кто явился в город под конец столетья?
Сатана пирует. Рождество Господне.
То ухмылку прячет, руки потирая.
То с телеэкранов, радуясь, хохочет.
Вкрадчивой свирелью души собирает.
В опустевших храмах колобродит ночью.
В опустевших душах тот чертов ветер.
Ваше счастье слишком вкусно пахнет кровью!
…Покидал Господь нас как-то на рассвете.
Горевал не узнан. Оставлял с любовью.
Если вновь вернется, будет вновь казнен он.
И в ближайшем храме отзвучит молебен.
Но быть может где-то у седой иконы
Кто-то вдруг заплачет, рухнув на колени.
Кожею шагреневой на ладони сжалось
Время. Словно море под песок уходит.
Мы не стали лучше. Нам осталась малость:
На витке последнем Рождество Господне.
... не известно, куда пошли 4 млрд. долларов кредита, полученные Россией в августе 1998 года. На эти деньги можно было бы создать полтора миллиона рабочих мест. Из России вывезено больше, чем составляет наш внешний долг, и эти деньги работают на экономику Запада, создают там рабочие места. Умирая сами, мы стали донором Запада. Стали второй раз. По последним подсчетам в 1917-1920 годах утечка капитала в страны Запада, умело организованная британской разведкой через белое движение, и особенно через генерала Врангеля, составила только в золоте и валюте 4 млрд. золотых рублей и 400 млрд. долларов. Нынешняя утечка, учитывая соотношение курсов доллара к рублю того и нынешнего времени, все же вдвое меньше. Впрочем, это - дело времени.
(В. Баша. - "Полигон - Россия, Часть 1. русский креcт", "Литературная Россия", 1999).
Почему эти птицы на север летят
Денису Коротаеву
В мандариновых рощах лиловый закат.
Океанский прибой навевает им сны.
Почему ж эти птицы на север летят?
Что им надо в снегах необъятной страны?
Где стреляют на взлете. Где рубят с плеча.
Где не верят святым. Где пророков казнят.
И не каждой дано долететь до земли.
Почему ж эти птицы на север летят?
Почему, лишь весной зашевелится лед,
Затрещит, покачнув четверть суши земной,
Юных птиц вожаки направляют в полет,
Неокрепшие души зовут за собой.
Им лететь сотни верст на такой высоте,
Где разреженный воздух смертелен и чист.
И последней молитвою станет для тех,
Кто погибнет, сородичей клекот и свист.
И не зная законов людских и границ,
По тому лишь, как сильно он легкие рвет,
Воздух с привкусом крови, пьянящий всех птиц,
Им подскажет, куда направлять свой полет.
И когда исхудавших, израненных птиц
Поредевшую стаю вожак перечтет,
В гордом блеске сухих опаленных глазниц
Он уже своих бывших птенцов не найдет.
Ну а в этом краю леденящих ветров
И израненных душ выживают лишь те,
Кто дышать горьким привкусом крови готов
На смертельно опасной для птиц высоте.
Поставьте памятник деревне...
(Николай Мельников)
Плачут травы о северном лете.
Пахнут тиной глухие озера.
И в полнеба языческий ветер
Рвется к югу в степные просторы...
Говорить о заброшенных деревнях - аморально, их надо видеть. Когда-то там жили люди. Из печных труб шел дым. Две вековые старухи, которые за всю жизнь дальше своего села не бывали. Как они выживают, брошенные государством? Без денег, в восемьдесят лет согнутые, с радикулитом, ковыряются в грядках. Без медицинской помощи, кстати. Она у нас и в городах не бесплатная, эта пресловутая наша медицина, а нищая! А в селе - первобытный строй. В этой деревне электричество - «лампочку Ильича»!- провели только в 1961 году, до этого жили при лучинах и лампадах. В том самом 1961 году, когда «сверхдержава» ликовала, встречая Гагарина...
Они пережили кровавую коллективизацию (многие помнят по рассказам отцов), крепостное сталинское право на бесплатный тяжкий труд (их лишали паспортов и выдавали трудодни), и вновь - развал. В том селе, о котором пишу, в каждой семье один-два мужчины погибли на Великой Отечественной. Моя бабушка провожала сыновей, которые уходили с другими ребятами на войну всем селом. Все и полегли под Ленинградом. Сейчас во все горячие точки посылают в основном деревенских мальчишек. Потом привозят груз-200 в цинковых гробах. Городские чаще «откупаются». Сейчас там - повальная безработица. Недавно встретилась с моей нянюшкой, которую не видела десятки лет, она спросила, сколько получает журналист. Я ответила. Глупая, не хватило такта промолчать. Она даже не вскрикнула, а как-то тихо так ойкнула и замолчала. Это в тридцать раз больше, чем ее единственная нашедшая в селе работу родственница. А ведь у нас и журналисты не избалованы. Если один человек на всю семью нашел работу за десять-двадцать долларов в месяц - счастье. Они голодают. А мы рекламируем по телевизору недвижимость в Испании в миллион долларов. Гитлеру и не снилось.
Деревенька
В той стороне не соскучишься. Весело.
Весело так, что душу свело.
Боль моя, родина, милая, песенная.
Тропка лесная. Родное село.
Печка. Лампада. Да угол с иконами.
Теплое вымя. Коровья душа...
Детство далекое. Удивленное.
В старенькой мазанке нет ни гроша...
Бабушки милые. Русские женщины.
Труд от зари до зари на износ.
Тихое рабство. Лицо удивленное.
Отдых с неделю да на погост.
Вот и осталась мне лента атласная,
Сломанный гребень да пара икон.
Двух сыновей с войны похоронки.
Долг не оплачен. Во веки веков.
Это село опустело, заброшено.
Сгинул несчастный колхоз на крови.
Избы осели, пургой запорошены.
Выйди в поля да всех позови.
Печка, лампада да угол с иконами.
Весь белый свет - от крыльца до крыльца.
В старенькой рамке лицо удивленное.
Плачет Христос у такого лица.
В той стороне не соскучишься. Весело.
Тропка лесная. Родное село.
Боль моя, Русь моя, милая, песенная!
Броситься б в ноги... да душу свело...
Лебеда - полынь
Грузовик проедет - и не видно солнца.
Марево укроет полдень в тополях.
И пылит дорога вдаль до горизонта.
И цветет гречихой курская земля.
В песенной сторонке синеглазых много.
Расплескалась в душах поднебесья синь.
Лето. Полдень. Детство. Дальняя дорога.
Колдовские травы. Лебеда-полынь.
В Солнцевском районе вправду много солнца.
За селом Орлянка нежная заря.
Вспыхнет ненадолго низкое оконце.
Ночью за рекою огоньки горят.
Есть одна деревня. Есть село такое...
Может и сегодня помнят там меня?
Только справлюсь с жизнью, разберусь с судьбою -
Все хочу вернуться. Много лет подряд.
Завари мне, мама, колдовские травы.
Там, где у дороги дом родной стоял,
Лебедой-полынью, горькою отравой,
Поросла бурьяном рана пустыря.
Нищая церквушка. Старая ограда.
Заросли сирени пеною кипят.
Позабыты-брошены две могилки рядом.
Где-то в поднебесье высоко летят.
Схоронили бабушку. Старика забрали.
Все хотел вернуться, да не довелось.
Горевал он молча, тихий и печальный.
…А вернуться только мертвому пришлось.
Ивами расплачется сторона заветная.
Всполыхнет зарницами да прольется в синь.
Две могилки. Родина. Песенка не спетая.
…Вот она какая, лебеда-полынь.
РЕКВИЕМ
Реквием тысячелетию ( под гимн разрушенной страны)
Век фантастических свершений.
Век не свершившихся прогнозов.
Неистовый, преступный гений
В костер бросает туберозы,
На человеческие кости
В огне горящие, взирает.
Расколотый в нейтрино космос
На звездах «Prodigy» играет.
В разрывах бомб, сердец и судеб
На фоне атомной грибницы,
Он точно знает все, что будет,
Прикрыв безумье плащаницей.
Под криминальные разборки
Колокола звонят к обедне.
Часы твердят над книжной полкой
Свой реквием тысячелетью.
В осенних сумерках зияют
Провалы взорванных подъездов.
Эфир на доллары меняют
Ростовщики телесиесты.
Под героиновое хобби
Любовь низвергнута до страсти.
Народ в похмелье от утопий
К шаманам тянется за счастьем.
И сумасшедшим навевая
Успокоительные сны,
Приходит эра Водолея
Под гимн разрушенной страны.
МОЛИТВА О РОССИИ
Господи, дай нам силу
Не погубить Россию.
Господи, дай нам силу
Крестным пройти Путем.
Стала давно судьбою -
Кровью моей и болью.
Дай ей с колен подняться
Светлым Пасхальным днем.
Пусть он придет не сразу.
Пускай мы его не увидим.
Но те, кто придут за нами,
Пусть вспоминают нас
Не нищими в переходах,
Не пьющим с тоски народом.
Есть другая Россия,
И он придет, ее час.
Сто тысяч пулеметных строк
РУССКОЕ СЛОВО
Ударит Слово пулею в висок.
Потянут гарью дальние зарницы.
Свинцовым ливнем пулеметных строк
Рубеж столетий рвется на страницы.
Взревет станок, бумагою давясь,
В разрывах притяжения земного.
Ударит влет - кириллицею в вязь -
ПРОПИТАННОЕ КРОВЬЮ РУССКОЙ СЛОВО
|
