Тяжёл мой путь сквозь совести* невзгоды, всё мне предназначает стать, и лишь одна ты мне идти велишь. Не дашь одна померкнуть небосводу над мной. Хоть я мертвец, а не старик, ты мне, как старику, подносишь воду: вот нас – тебя со мной – разводом ты сводишь нас – меня и мир – на ринг, вдохну я бой, вдохну – и вот Природа как бы на десть мой эпилог продлит, в которой не узнать рескрипт судьбы, вакантный палимпсест, где роты словес, подобно высохшим слезам на коже, содранной с лица урода, небытия молчаньем кротким молчат, не тщась себя мне показать; о, год войны – и старичьей нет жажды! как сердца метроном, ритмит вокзал, кровеет горизонт, а за, – мне кажется, что – луг разостлан влажный и, нивой трав его плывущих, вижу нас. Не много из меня дойдёт к нему, – не важно: с тобой меня ведь будет дважды, и вот тогда настигнет мир коллапс, – когда тобой вернусь в свои границы, когда в глаза твои взглянуть для глаз моих единственнейший раз заест, как диск виниловый, сторицей восповосповосполнив им дефект, присущий тем в моей судьбе страницам, где о тебе не говорится. Дверь – щёлк! – за мной мой аккуратный век закрыл, а я в неё ещё не вышел, и вот я вышит по его канве оказываюсь. Нет ни «вверх», ни «вниз» здесь, пол эквивалентен крыше у нас (читай: безумец не самец) и дух загарантирован от грыжи, – один лишь дебаркадер дышит мне в унисон. Я жду, а поездов всё нет.
-------------------------------------------------- * При публикации этого фрагмента повести «Клайменоле» в журнале Союза Писателей РМ из первой его строки редактором Юрием Грековым было удалено {очевидно, незнакомое ему} слово «совесть». Таким образом, строка 1 выглядела там следующим образом: «Тяжёл мой пусть сквозь невзгоды и т.д.» Разумеется, редактора не смутило отсутствие в таком варианте ритма, ибо привычка встречать шаблонные фразы у молдавских поэтов – а господин Версилов публиковался тогда впервые в жизни – решительно взяла верх над тем рефлексом, который обыкновенно отвечает у литературных редакторов за чуянье наличия ритма либо его отсутствия.
|