Я убегаю от рифмачества:
оно замучило меня.
Хотя б чуть-чуть в нём было качества,
а то сплошная лишь фигня.
Прёт графоманство прокажённое –
и в каждой строчке всё видней.
Давным-давно всё пережёвано
гораздо лучше и умней.
Истёрты рифмы и сравнения,
и все истасканы слова.
И я в своих стихотворениях
не превращу ведь мышь в слона.
И не скажу я что-то новое,
хоть душу выверну до дна.
Зачем тогда, как раб у слова я,
себя порой лишаю сна
и убегаю от приятельства
кухонных задушевных встреч?
Ужель, чтоб зреть её сиятельство
мной зарифмованную речь?
Не знаю я, почто такое мне
дано желанью вопреки,
но не хочу ведь жить спокойнее
и рад быть в рабстве у строки,
в которой вижу отражение
любви и нелюбви моей,
моё бунтарство и смирение,
и осмысленье будних дней.
1956 г.
|
