КУКЛА
Когда-то где-то
Из глины смуглой,
В руках нагретой,
Слепили куклу.
Лицо слепили,
Слепили тело,
Потом покрыли
Эмалью белой.
Почти живою
Она казалась,
И красотою
Все восхищались,
Но не осталась
Она такою,
Предназначалось
Совсем другое.
Для долгой пытки
Её создали,
Тугие нитки
К ней привязали,
Марионеткой
В руке жестокой
Плясала в клетке
Она высокой.
Передавали
Её с рук в руки
И продолжали
Тем самым муки,
И каждый тянет
Её за нити,
И быстро вянет
Её покрытье:
Румянец стертый,
Эмаль потухла…
Как будто мертвой
Казалась кукла.
Когда пылилась
Она в коробке,
Зашевелилась
Её головка,
Она моргнула,
Она кивает…
Она не кукла!
Она живая!
Тихонько встала,
К ней все сбежались…
Она сказала:
«Где ваша жалость?
Зачем со мною
Так поступили?
Иль для позора
Меня лепили?
Прошу вас, сжальтесь,
И не держите
На ваших пальцах
Стальные нити!»
Она просила,
Она не злилась…
Её умыли,
Ей поклонились,
В костюм из шелка
Её одели,
Приказом громким
Все дать велели;
Внезапно стали
Её рабами,
Все исполняли
Ночами, днями,
Глаза живые
Её светились,
Но тени злые
В них появились.
Недолго счастьем
Она горела,
Быть может, власти
И не хотела,
Но власть врастала
В её сознанье,
И вот настало
Опять страданье.
Она жестока
К своим же слугам,
Держала строго
В таких же муках,
И в прошлом горьком
Их упрекала,
Свой нрав уроком
Им объясняла.
И внешне тоже
Она менялась:
Твердела кожа,
И тело сжалось,
Как глиной твердой
Она покрылась,
Но сердцем гордым
Не изменилась.
Была бы вечно
Она такою,
И бесконечно
Все – под ногою,
Она кричала,
Она бы злилась…
Но вдруг случайно
Она разбилась.
Рукою кто-то
Задел немножко –
От куклы гордой
Осталась брошка.
Сейчас в порядке
В той вазе круглой
Лежат остатки
Разбитой куклы.
ЛЕГЕНДА О ПОЭТЕ
Останься здесь на миг иль два…
Я расскажу тебе легенду:
В веках история жива
О жизни древнего поэта.
Её наш род передавал
Из поколенья в поколенье;
Послушай: твой черед настал,
Не предавай её забвенью.
Итак, начну. Давным-давно
Какой-то юноша безвестный
С простою лирою одной
Шел по дороге неизвестной.
Он шел неведомо куда,
Он шел неведомо откуда,
И заходил он в города,
Бродил в толпе простого люда.
Он в лица пламенно смотрел,
Огнем любви в глазах сверкая,
На площадях стихи он пел,
Струною лиры помогая;
Слагал он песни на ходу,
Влюбленный в собственную лиру,
И через песен череду
Хотел в любви признаться миру.
Любил он юным сердцем всех,
И людям искренне он верил,
Но где-то ждал его успех,
А где – жестокие потери.
Когда на площади он пел,
Одни проклятья посылали,
А те, чью душу он задел,
Поэту руки целовали.
Так он ходил по городам
Своей неведомой дорогой…
Тогда везде: и тут, и там –
Вдыхали сердцем его строки,
Любил он всех и был любим;
Но это гасло постепенно,
И над поэтом молодым
Уже смеются откровенно.
Тех, кто ему проклятья слал,
Во много раз уж стало больше,
И он мучительно страдал,
Сменила бледность пламя кожи…
Но нет, не славы он хотел
Своей любовью беззаветной,
Жестоким был его удел –
Любовь осталась безответной.
Хотел он пламенной душой
Лишь одного – добра и света,
Но было для людей смешно
Стремленье странного поэта.
Однажды, как всегда, он пел.
Какой-то знатный ехал к пиру
И, вздрогнув, властно он велел
Разбить пронзительную лиру,
Чтоб не мешала подремать
И беспокоить чтоб не смела,
Сейчас, мол, должен размышлять
Он над каким-то важным делом.
И вот растоптан наш поэт,
В ногах – расколотая лира…
Сквозь слезы закричал он: «Нет!
Не будет истинного мира,
Пока в твердеющих сердцах
Не будет места для поэта!»
Сверкнул огонь в его глазах,
Лишь скрылась знатная карета,
Осколок лиры он своей
Поднял с земли и со словами:
«Вернусь! И силу вы моей
Любви почувствуете сами!» -
Вонзил себе осколок в грудь,
Пронзив кипящее в ней сердце,
И вдруг – исчез; объяла грусть
Когда-то слушавших пришельца.
Считалось, что не умер он,
Что до сих пор он где-то ходит,
В людей по-прежнему влюблен;
Детей он маленьких находит,
Осколок лиры в их сердца,
Невидим, тихо он вонзает
И, людям не открыв лица,
Поэтов новых в них рождает.
|
