– «Жизнь вмещает в себя не едину эпоху,
ну, а судеб людских, так и не сосчитать.
Рассуждаю, что всё это, в общем, неплохо,
только что-то не видится и благодать.
Кабы был я писателем, может, сюжеты
я б из жизни своей переплавил в роман.
Там я и гробовщик, и артист оперетты,
и матрос, и взрывник, даже и уркаган.
По морям я поплавал, чудачил на сцене
и работал в цеху, и сидел я в тюрьме.
Было время, себе знал высокую цену,
а теперь жизнь спиной повернулась ко мне.
Я бомжую, а значит, семьи нет и дома.
Всё пошло, как считается, кошке под хвост.
Не дай, Бог, чтобы это вам стало знакомо.
По неделям, бывает, справляю я пост
Воровать, попрошайничать не научился,
а вот пить… Это водка сломала меня.
А вернее я сам, когда к ней пристрастился,
и теперь без неё не прожить мне и дня.
Хорошо, что в Израиле люди сердечны.
Да и климат не страшен для русских бомжей.
Только жёнушкам бывшим не спится, конечно,
стыд грызёт за своих непутёвых мужей.
Да и деток растить сколько надо же силы!
Понимаю я жён, когда трезв, как сейчас.
А вот выпью… Да ладно… Спасибо вам, милый,
что о жизни моей вы стерпели рассказ…»
Ничего не прося, встал с приморской скамейки,
вдоль пустынного пляжа, хромая, пошёл, –
туфли на босу ногу, в чужой кацавейке,
ветер треплет волос выцветающий шёлк.
Как всё в мире случайно! И эта вот встреча,
как обрывок газеты, что ветер принёс,–
он чужим языком незнакомой мне речи,
не коснулся меня, не растрогал до слёз.
Потому, что чужая беда мне не горе,
в том рассказе созвучных мне нот не нашёл.
…Заходящее солнце купается в море:
чтобы это увидеть сюда я пришёл.
Посижу, полюбуюсь, про встречу забуду,
память вычеркнет месяц, тем более, час.
А быть может, и нет – унесу я отсюда
и закатное солнце и этот рассказ,
чтоб когда-то, опять абсолютно случайно,
это всё отразилось в случайных стихах.
Сколько думай, не думай – останется тайной,
почему всё случайное постоянно в веках.
|
