Трамвай ушел, остались лишь столбы,
Туман стыдливо прячется в кусты
И с утренней звездой рассвет встречая,
Приветствуем друг друга чашкой чая.
Вот так, добравшись до второй главы,
Я понимаю - не сносить мне головы,
Без здешнего «спаси и сохрани».
Но что здесь сохранять? – Лишь нашу скверну,
Достаточно вам заглянуть в таверну,
Вот тут «спасенных» только выноси,
Так хочется сказать им: «Гой еси,
Вы, добры молодцы, пьяны, как на подбор,
А с вами добрый дядька Черномор».
Но это уже реплика другая
Для тех, что давеча унес вагон трамвая.
**************************************
Я о другом. Над нами с давних пор,
Завис псевдоистории топор.
Историям присуще повторяться,
Нет никакого смысла притворяться
И останавливать на время разговор,
Чтобы кому-то зачитали приговор.
Травмировав мозги, растёт бамбук,
Как у индусов, Шива многорук,
Так точно многокрылы серафимы.
Возможно родственники, может побратимы?
Об этом расспросить бы у Исайи,
Он видел их, он знает, что за стая,
На время, отделившись от Синая,
Небесный строит Иерусалим.
Об этом, кстати, знал не он один,
Пророки поработали на славу,
На них потом устроили облаву.
Но есть вода для тех, кто хочет пить,
Структуру в ней уже не изменить.
Толпа с каменьями решает быстро дело,
При Ироде всё фарисейство уцелело,
Никто не скажет, что оборвана их нить.
Но информацию уже не утаить.
Попы кричат: «Мы вычистим заразу!»
Горят костры, не чтоб погреться, сразу
Поджарить чтоб - и к Папе на доклад:
«Мы инквизиции исполнили подряд».
Лет через триста: «Извините, так случилось.
Дружище Бруно, не сердись, ну, получилось,
С кем не бывает, ты же наш, родной,
Хочешь, Копернику устроим выходной?
Да что там? Всем! Бёме и Компанелле,
И даже Лютеру, хоть нервы на пределе,
Готовы всё простить. Ну, виноват…
Ведь мы же христиане. Кто не рад?
************************************
Восточнее чуть-чуть другой расклад.
Святой Владимир в реку стадо загоняет,
И новое язычество внедряет,
Кто против, там, в реке и оставляет.
Какая тяга у князей - купать народ…
Позднее в Новгороде, тот же апперкот,
Стригольникам устроили купанье,
Нет, не для чистоты, а в назиданье,
Чтоб не смущали православный люд.
Язычество?.. Или народный бунт?
Вот малороссам всё равно, хоть лиха фунт,
Католик, православный, левославный
Да хоть, буддист или друид тщеславный,
Сегодня все выходим на майдан.
Ведь не сошлют из Украины в Магадан.
Так и при гетманах и раньше, при князьях,
Не важно, кто и с кем, всем вечный шах.
Стакан горилки, сало та цыбуля,
И «ще нэ вмэрла, хай вам будэ дуля,
Он бачь злякалысь кляти москали.
Мы памьятаем, як Мазепу развэлы».
В Брюсселе слышится: «пардон и се ля ви»,
Сегодня сало поступает из Европы,
А если из Москвы – кричим из …опы:
«Славяне, братья, мы ж одной земли!
За веру, за царя, черт побери».
И в иноверцев запуская стул,
Исус, он наш, этнический гуцул.
А Шамбала давно уже в Карпатах.
************************************
И быстренько находим виноватых,
Причём никто не вспоминает о причинах.
Всё, некогда - мы снова в магазинах,
Между гламурных полок суеты,
Не видно и не слышно доброты,
Той, о которой вспоминаем лишь тогда,
Когда, действительно, случается беда.
Вот тут без памяти несёмся в веру,
К мощам, доскам, свечам и, по примеру
«Учителей», при жизни уж мертвы.
И пальцы в кулаках, до синевы.
Но всем без исключения подобьям,
ТОГО, кто вечно брезгуя надгробьем,
Желая всему миру чистоты,
А с ней гармонии, любви и красоты.
Давно уже пора остановиться,
Вниманье обратить на очевидца,
Взглянув в дневник Всеминного Связного.
Ведь сказано: «Не будет здесь другого».
Но, об иконы разбивая лоб,
Ждут чуда, жадно молятся в сугроб.
Ах! Ветер в храме свечи зажигает!
Жаль, что никто вокруг не замечает,
Куда потом девался их «огонь»…
Фанатики, таких здесь только тронь.
Они забыли о гуситах, еговистах,
Моравских братьях, прочих «анархистах»,
Не тех, что «мать порядка», смысл иной,
Тех, что пытались думать головой.
Хоть тьма покрыла землю повсеместно,
С любовью в сердце жить пытались честно.
Тот, кто хранит от грязи свой наряд –
Друг ангелов, Святых Пророков брат.
И палачам доступно только тело,
Оно в тот раз, увы, не уцелело,
Но сила духа оказалась в нём сильней.
Туман крепчает, стало холодней.
И тут трамвай вернулся, сделав круг,
На ржавых рельсах коротать досуг.
Не вечно же кататься, не в Париже,
Кондуктор зол и, вспомнив о престиже,
Вытряхивает спящих из вагона.
И яблоком опять попав в Ньютона,
Чуть ниже, а не в область головы.
Пожалуй, всё, конец второй главы.
|
