Глава первая. Лося.
В селе одном – не очень близком – Народ был добр, но простоват, Как обезжиренный обрат. Деревню звали Дальний Угол В забытой богом стороне – Ни рамблер, яндекс, даже гугл За что – не знал, не помнил – где. Без заморочек там все жили И сильно очень не тужили, Хотя, – как водится везде, – Страстей хватало и в селе.
Сельчане часто из-за споров, Бывало, станут морды бить, Чтоб обо всём потом забыть; Что же касается спиртного – Употребляли иногда В деревне огненную воду, Хороший повод был когда. Да и без повода киряли – Не то, что б сильно, – но бухали; А, в общем, – жизнь текла обычно: Не слишком сладко, но привычно.
В селенье том, что плохо помнят, Был-жил на свете Дормидонт – Мужик здоровый – мастодонт; Он был рожден в семействе чинном, Но не блистал умом, балбес – Буянил часто беспричинно, Как будто в нем селился бес. Он не дружился с головою, И не в ладах был сам с собою – Жену беременную бил – Одну лишь водку и любил.
Женился Смурин поздновато. Зачем? Неясно никому – Никто не нужен был ему. Супруга Дормидонта – Света, Стройна, красива и мила, Но голова её с приветом, Хоть, с небольшим, но, всё ж, – была. Так деревенские считали И очень тонко подмечали: Зачем впряглась в такое дышло? Хомут надела – замуж вышла?
Спустя положенное время, Светлана дочку родила, А Дормидонт – с пяти утра Сидел и пил не простоквашку, Не квас он в радости лакал – Сосал с любовью нежно бражку И что-то там соображал. Мозгами тужась и срипя, Он думал, как назвать дитя; И вот, стаканом осенённый, Дал имя девочке – Лосьона.
В деревне долго все смеялись… А вскоре грянула беда: Копыта двинул навсегда Отец Лосьоны. Вместо водки Случайно выпил ацетон – И нет живого места в глотке, И дуба быстро врезал он. Когда беднягу хоронили – Бутылку водки с ним зарыли, Чтоб и на свете том – ином Был не один он, а с вином.
Без сожаления Светлана, Как только муж её угас – Пустилась в тяжкие тотчас: Любила всех напропалую – Дальнеугловских мужиков; Бабьё, собравшись в стаю злую, Ей наподдали тумаков. Беда не ходит в одиночку: Лосьоны мать от колик в почку С болезнью тяжкою слегла – Помучилась и умерла.
Сиротку бедную в печали Дедулька с бабкою забрали, Удочерили навсегда, Раз приключилась с ней беда. Они следили за ребенком: Чтоб было счастливо дитя – Кормили манной кашей только, Трусы меняли раз в три дня; Бывало даже бабка с дедкой Дарили девочке конфетку: Батончик, карамель, ириску, А в праздник вовсе – барбариску.
Да, кстати, имечко Лосьона В селе не приняли всерьёз – Отца кретина бзик, курьёз; Уж больно как-то не по-русски Звать девку именем таким – Пусть будет лучше просто – Люська, А можно как-то и другим. Люсьенка, Олька, Дуська, Милка, Алёнка, Галька и Людмилка – Кто как хотел, тот так и звал – Лосьоной лишь не называл.
Шагало время. Продвигалось Природным ходом, как везде – На нашей матушке-земле; Вставало солнце и садилось, А с ним и люди жили день: С утра до вечера возились, Когда не слишком было лень. А ночью чаще отдыхали, Хотя не все, конечно, спали, И время двигалось вперед – Не замедляя свой полет.
Прошли года, и с ними вместе Заметно Лося подросла. Теперь она – уже не та: Сопливый слабенький ребенок Благополучно возмужал И гадкий маленький утенок Слегка чуть-чуть на крылья встал. Округлы, мягки, стройны формы, Почти как у Венеры нормы; Да что Венера – наплевать! Ей с Люсей рядом не стоять!
Не только внешне Люда ладна – Она и в прочем молодец, В отличье от подруг-овец; Не без способностей девица, Люси любила почитать, Училась в школе, как годится, Стремилась новое узнать. Учителя её хвалили – Два раза грамоты дарили – Неплохо Люды шли дела – Людмилка умницей была.
Ёщё талант немаловажный У Люси проявился вдруг На удивление вокруг: Бог наградил хорошим слухом, Не хуже певчий голос дал – В Угле селе – ни сном и духом – Никто такого не слыхал. Друзья, не жлобствуясь, решили И скинулись все по рублю – Гитару Люсе подарили – По осени – к рожденью дню.
Любимая у Люды книга С осенней самой той поры – Самоучитель для игры. Не тратя времени впустую На жизнь тоскливую сырую – Люси гитару постигает, Больших успехов достигает. На шестиструнной, на подруге Играет нежно Люся фуги, Шутливо скерцо – виртуозно, Токкаты – быстро, как возможно.
В соседстве жил Мордент Сакович По специальности – кузнец И на дуде большой игрец; Владел Сакович балалайкой, Умел поднять душевный тон: Большая дока и всезнайка По музыкальной части он. Неясной нации умелец, Талантов многих совладелец, Уроки Люсе он давал – Сольфеджио преподавал.
Приемные её – родные, Горды за девочку свою – Благодарят они судьбу. Людмила их не огорчает – Что скажут – делает всегда, Бабульке с дедом помогает – Послушна девочка она. Но в жизни было и другое – Не очень доброе, благое: Плохое, может, может, нет – И не поймешь – не дашь ответ.
Однажды, с девками втихую, Запрятавшись от всех собак, Люсьена нюхала табак Сначала, но потом решила Не изводить продукт зазря; Подумала – и закурила, – Дымком повеяла ноздря. Головка сразу ж закружилась, Но с папироской подружилась – Нередко после, выйдя в двор, Люси курила «Беломор».
В другой же раз, не в праздный вечер, А на уборочной страде – Звено сидело в борозде; Устав от праведных трудов, Жевали сало и картошку, Мололи редьку меж зубов, Свеклу и прочую окрошку. С напитков был лишь самогон – Не завезли в сельмаг бурбон; Стакан гранёный шел по кругу, Губастый плыл от друга к другу.
Глотали водку, кто постарше, Но молодняк лишь только ел, А пить, пока ещё не смел; В селе был свой менталитет, И деревенский кодекс чести Мешал нарушить паритет, Пожалуй, лет не меньше двести. Однако, выбравши мгновенье, Деревни чудное творенье – Пузырь – стянули со стола, Чтоб выпить после – погодя.
Подростки скоро отделились, И выждав времени часок, Гуськом притопали в лесок; На пень старинный водрузили Трофейный мутный самогон – Водяру пить с горла решили По соглашению сторон. Когда сивуху распивали – Фырчали громко и икали – Напал озноб и тела дрожь На золотую молодежь.
Не самый лучший в жизни вечер У Лоси выдался тогда От самопального вина; Забавно очень и прикольно Вначале было, но потом Поносом всех пробил невольно Употребленный самогон. Перед поносом всех мутило, – Всем было плохо – всех тошнило, Все разбрелись в лесу густом Блеваться – каждый под кустом.
Наверное, все проходили Заскок взросления, когда Тому была своя пора; Росли тела, мужали души И утверждались на свой лад – Открытые глаза и уши На ус мотали всё подряд. Не все поступки совершали По нормам праведной морали, – Частенько были те грешны, Нелепы, глупы и смешны.
Ещё, для полноты картины, Как наша Лосенька росла, Дышала, ела и спала – Я расскажу пикантный случай, Который с ней произошел – Как в ясный день лиловой тучей, Он в жизнь Людмилину вошел. Морализируя не слишком, Чтобы за край хватить не лишком, Я изложу тот самый день, Не наводя тень на плетень.
На дне рождении подруги Сидела как-то допоздна Люси. Была тогда весна. В интимной мягкой обстановке – Непринужденно, невзначай, Склонив доверчиво головки, Кто водку пил, а кто-то чай. В убогой темной комнатенке Блестели шалые глазёнки Девчонок юных и парней При свете сумрачных огней.
Из бойких девушек подружка Взяла с улыбкой со стола Пустую тару от вина; Многозначительно взглянула – Заулыбалась во весь рот – Игриво глазом подмигнула – И понеслась душа – вперёд! Эфир прямой – «Что, где, когда?» – Кружится яростно юла – Стрелой отметит горловина – Кто здесь девчонки половина.
Когда волчок угомонился – Девице парня указал И тот её поцеловал, Слегка, по-братски чмокнув в щечку, Под хохоток хмельных друзей: «Давай-давай, ты же не дочку Целуешь – это ж не музей!» И целованье осмелело, И стало круче: то и дело – Всё чаще губы, как насос – Лобзали девушек взасос.
Игра «бутылка» популярна Не только на Руси. Везде У всех народов на земле Любви забавы существуют, И водворяются порой, Когда гормоны протестуют И ищут выход, – хоть какой. Мы все, ведь, люди – человеки, Не важно – русские, узбеки, Американцы, чуваши – Все мы из плоти и души.
Под полночь только навострили Коньки и лыжи – и домой По одиночке – не гурьбой, Все гости разбрелись по хатам Тихонько, громко не шумя, Не сотрясая воздух матом, Ушли, не голову сломя. Под впечатленьем дня рожденья, А с ним в связи, и развлеченья – Пунцовы щеки. Губы тоже: На два вареника похожи.
Было темно, когда Людмила К своей калитке подошла, Остановилась. Не вошла. К своей руке прикосновенье Живое, ощутила вдруг, И в то же самое мгновенье В душе её возник испуг. Из дня рождения мальчишка, В игре «бутылка» смелый слишком, Перед Люси столбом стоял И что-то тихо бормотал.
Затем девичий стан нескромно Одной рукою он обжал, Другой – на грудь Люси нажал. И стал слюнявить шею Люды Он обладанье потеряв, Глаза блеснули, как Иуды, Когда Христа тот продавал. В возне любовной кавалер Подрастерял все чувства мер: Людмиле сделал он подсечку, Подмял и бросил, как овечку.
Решил юнец: доступна Лося, А он в деревне – хоть куда Жених. Совсем не лабуда. Годами, правда, мал немного, Зато физически – пострел; (В секрете – между нами строго: Кого хотел – того имел). Но жизни опыт маловатый, Точнее – просто слабоватый, Не слишком был половозрел В вопросах нежных женских тел.
И распаковывать Людмилу – Подарок, будто не родной, Он принялся кривой рукой. Люси в испуге – страшно стало, – Нахала гонит от себя: «К чертям собачьим – не хватало Для счастья полного тебя. Уймись, отвянь, слезай – пошел! Не ту ты дуру здесь нашел – Не цыкай мне – не замолчу, Сейчас «на помощь» закричу!»
Мясной какой-то – непонятный, Раздался сверху звук тупой, Не очень тихий, но глухой; Вмиг перестал сопеть парнишка – От Люды сразу же отстал, Держа штаны не ровно слишком, С трудом на ноги он привстал. И в этот видит он момент – Стоит над ним кузнец Мордент; Лицом – суровый, мрачен, строг – Как африканский носорог.
Еще насильник замечает В глазу – расширенный зрачок, В руке – увесистый дрючок; На полусогнутую спину Мордент, решительно скалясь, Нацелил мощную дубину: Убить готов – не помолясь. Как рак и краб – одновременно, Назад и в бок, почти мгновенно, Бегом юнец ретировался И сделал ноги – прочь убрался.
Кузнец за ним вслед – растворился Из ниоткуда в никуда, Словно и не был никогда. Он посчитал, что нет резона Девчонке что-то говорить – Остатки воздуха – озона Мордент не стал переводить. Ушел Сакович по-английски – Не как пацан, что так по-свински Сначала Люду обижал – Потом трухнул и убежал.
Когда опомнилась немного, Людмила, быстро, как смогла, Себя в порядок привела. Но в голове порядка нет – Там хаос мыслей рой гуляет – Ни на один вопрос ответ – Не говорит, не отвечает. Людмилу всю заколотило При мысли, что сейчас здесь было, Что после этого всего О ней подумает село.
А дома дед уже с порога Людмилу громко привечал – Волнуясь, гневно прокричал: «За что немилость нам такая? Где благодарность? Стыд твой – где? Видать, и, вправду, – кровь дурная, – И рано-поздно – быть беде! Мы с бабкой любим тебя, дочка, Тебе ж – дороже тёмна ночка, В которой можно блудовать – На нас – совсем тебе плевать!»
Натужно крякнул и рукою В сердцах махнул приемный дед. Не дожидаючи ответ, Из избы вышел осерчавши На свежий воздух покурить, Себе в уме вопрос задавши Извечный: пить – или не пить? Но устыдился тут же дед: Отец он Лосе – или нет? Раз взялся девку воспитать – Дурной пример не должен дать.
На удивление – спокойно, Без пересудов – робкий слух, Не расползаючись, затух. Молчит село. Родные – тоже. Кузнец, ни в чем, как не бывал; Никто Людмилу не тревожит – Упрека слова не сказал. По-старому вокруг – казалось: Как было всё – так и осталось; Но всё же – чёрный, как жучок, Заполз в Людмилу – червячок.
Вся с головою окунулась – Нырнула в музыку Люси В произведенья Дебюсси. Игру и слух свой развивает – Романсы нежные поет; Мордент, как может, помогает: Чем сам богат – всё отдает. И в мыслях юная девица – Непревзойденная певица, И виртуозка-гитаристка, И счастье рядом – где-то близко.
В консерватории решила Судьбе-индейке дернуть хвост; Чтоб навести в столицу мост, Бумаги Люда собирает – Характеристику и аттестат – В Москву по почте отсылает На право конкурс испытать. Но вот загвоздка – денег мало; Их, как всегда, – недоставало, Не только Люсиной семье, Но и другим в селе Угле.
Где деньги взять? Вопрос хороший, Но риторический вполне, И задаваем в каждом дне. Не знают, как решить проблему Ни Люда, бабка и ни дед – Как на возникшую дилемму Дать верный, правильный ответ. Но ангел добрый и хранитель, - Друг верный Лоси и учитель, - Не улетел, а рядом – здесь, И рад готов помочь он весь.
Мордент и Люда едут в город Одежду, вещи покупать – Достойный Люсе вид придать. Сакович облик созидает – Людмиле образ придает, С хорошим вкусом одевает – Приличный имидж создает. И Люда вся преобразилась – Такая стала, что не снилась – Даже себе в прекрасном сне Весенней ночью при луне.
Перед отъездом, накануне, Уселись дружно за столом Поговорить о том, о сём. Кузнец, бабуля, Люся, дед – Сидят семейно – по-простому, А на столе стоит обед – Вкуснейший – к поводу такому. О Лосе только говорят – Успех желают и велят Быть экономной, осторожной, Бежать от напасти возможной.
Всё больше дед речами сыпет, Да бабка изредка вторит, Мордент молчит – немой сидит. Сумели что – обговорили, Обед весь съели, а вино Совсем немного не допили, Как время позднее пришло. Кузнец собрался уходить, Людмила стала проводить: Недалеко – хоть до порога Мордента – гостя дорогого.
Но до порога – не дорога, Во двор к калитке довела, И речь негромко завела: «Мордент Петрович, и не знаю, Благодарить как можно вас; Не всё я в жизни понимаю, Но, думаю, наступит час, Когда расплачиваться буду, Если добро всё не забуду, А если забуду, то вполне – Платить придется мне вдвойне!»
Сказала Люда и смутилась, И вдруг, поднявшись на мысок, Размашисто, попав в висок, Разудивленного Мордента Она слегка поцеловала – Конец настал дивертисмента: Людмила сразу убежала. Домой пришла, в постель легла, Устала Люся. Не могла Она ни думать, ни гадать – Ей очень захотелось спать.
А утром в дальнюю дорогу Сакович Люду проводил – На скорый поезд посадил. Состав, чуть дернувшись немого, В движенье начал приходить – Места родные потихоньку От взгляда дальше уводить. В окно вагона смотрит Люда И видит – хмуро небо всюду, Но на душе её рассвет – Неяркий, мягкий, тёплый свет.
Волшебницы – три чародейки: Огонь, дорога и вода – Околдовали навсегда Всех нас. Лишь только стоит На них вниманье обратить, Как сердце сразу успокоит Их завораживающий вид. Глядим, часами не скучая, Ход времени не замечая – И в мыслях тонем и грустим, И в вечность двигаемся с ним.
Мы все дороги выбираем. Манят они, идти зовут, И обещают – приведут Туда, куда душа стремится, А вслед за ней идем и мы, Боясь немного заблудиться И сбиться в поисках мечты. На перепутье вдруг поймем, Как труден выбор. Но пойдем Вперед, не зная, что туда Быть может, путь тот в никуда.
Глава вторая. Мордент.
На время Люду мы оставим, Не будем ехать ей мешать, О счастье думать и мечтать. Назад – чуть в прошлое вернемся, Пустив немного время вспять, Побудем там и обернемся – Вперед чтоб двигаться опять. Не напролом, а осторожно: Если получится, возможно, Мордента облик создадим, А выйдет, нет ли – поглядим.
Из невесть взявшись с ниоткуда, Кузнец в селе считался свой, Хоть родом не сторонки той. Но местным, в смысле полном слова, Как будто коренной Угла, Что был в отлучке, затем снова Вернулся, завершив дела. Не слишком дружески вначале Его сельчане повстречали, Но лёд растаял – стал своим Подряд не всеми, но любим.
В Угле Мордент обосновался, Купил халупу – жалкий дом, Пригодный, разве что, на слом. Дом развалящий, непотребный, Без крыши, правда, с потолком; Там раньше жил пьянчуга бедный, Отправленный потом в дурдом. Сакович дом весь перестроил, Вдобавок – баню он построил, Забор поставил, всё вспахал – Навел прядок – грязь убрал.
С сарая сделал мастерскую: Паял, слесарил там, мудрил, Кувалдой изредка долбил. Пытливый ум всегда был занят – Мордент бездельем не страдал – Бывало, кто к нему заглянет – Рот удивленно открывал: Весь дом ухоженный, опрятный, Дизайн чудной – весьма занятный, А в сенях – редкость для села – Вода проточная была.
Всего красивей вышла баня: Творенье – зодчества успех – Архитектуре равной нет! Уж тут Сакович постарался – Гибрид мудреный сотворил: Российско-финский дух удался, И, даже, лучше – может быть. Кроме парилок были в бане Две нержавеющие ванны, Один бассейн и душа – два, И раздевалочка. Одна.
Была при баньке и пристройка Со скрытым входом с двух сторон: Один для бани – другой в дом. "Против пожара это средство – Эвакуации ходы, Когда спасти лишь может бегство, А в кране больше нет воды", – Мордент шутливо объяснялся, А сам счастливо улыбался, И не пускал он никогда Туда – кого не попадя.
И приглянулся всей деревне Мордент, на вид мужик простой, Но с головою не пустой. Навскидку женский пол сначала, Как смог, Мордента оценил, И впечатленье отвечало: Красивый, стройный, даже, мил; Сакович вежлив и культурный, Не суетливый, не сумбурный, Он не трепач и в меру скрыт, Возможно, вход к нему открыт.
И мужикам он стал по нраву, Хотя сивуху презирал И крайне редко потреблял. Кузнец на деле был рукастый – Из ничего мог сделать всё, Загвоздка где – он тут смекастый И не мычит он: "Йома - йо!" Вещал он мало, но по делу, И матерился только в меру, Чтоб слово нужное дошло, Когда всё сикосем пошло.
В селе всем было интересно: Как раньше жил Мордент кузнец? Ходил ли с кем-то под венец? Чем в прошлой жизни занимался, И кто он, всё-таки, такой? Напрасно всё. Конь не валялся, Не ржал, не пасся в ниве той. Как Мона Лиза улыбался Сакович всем, кто так старался Проведать что-то у него – Пустой был номер – ничего!
Жизнь протекала тихим ходом, Что на виду была у всех – Воловьи будни без утех. Другая сторона – изнанка – Бурлила, как только могла, И с вечера, и с позаранка – Не затихала никогда. Та жизнь была поинтересней: Лилась она напевной песней, Смешной частушкой. Иногда – Она, как реквием была.
Когда Мордент в деревню вросся, Узнав почём, что, где и как – Стал обольщать он сельских баб. Сначала вдовьих и замужних, Не старых, но не юных, всё ж: Без притязаний кто ненужных, Не тех, кому уж невтерпёж. Он не особенно старался: Не льстил, не врал, не увивался, Обетов, клятв не раздавал – Не жалко, что давали – брал.
И был обласкан женским полом – Душой и телом; их тепло Всего окутало его. Любил Сакович мирно, тихо, Не обижая сельских дам, Не пробуждая в душах лихо, Не поднимая лишний гам. Когда же с кем-то расставался, То, всё равно, он оставался Не плотски, но таки любим, Из сердца вон не прогоним.
Так жил Мордент лет шесть с начинкой, И вдруг – с неведомых орбит – В Угле упал метеорит. Не так, как камень над Тунгузской, Он сотрясенье произвел, Но в переносном – в смысле узком – В деревне шорох он навел. Героем всех тех треволнений, Досужих вымыслов и мнений, Свободы собственной борец Своей – на время стал кузнец.
Колхозный босс раз деревенский С толпой к Морденту подвалил, Когда тот баню протопил. Кузнец, не выказав восторга, Всё же радушен был и мил: Гостеприимства ради долга, Толпу попариться пустил. Незваны гости не пустые – У них подарки дорогие: Само собою – алкоголь, Закуска разная – хлеб-соль.
Горой пирушка закатилась: С икрой, с осётром, с голубцом, С капустой, с кислым огурцом. От дефицита с вкусной снедью, Накрытый стол совсем просел, Сияют лица красной медью Довольных, радостных гостей. Не торопясь – между столами – Честь отдают и русской бане, Но больше, всё-таки, сидят, Гуляют, водку пьют, едят.
На пике вечеринки славной Сакович балалайку взял, Слегка подстроил – заиграл. Как настоящий мастер дела, Он инструментом завладел, И после проигрыша смело Дуэтом вместе ней с ней запел. Умолкли все. Душа в экстазе – Забыв в мгновение о тазе, О мыле, мясе, коньяке – Вспарила, взмыла в высоте.
Ну и Сакович! Ну и дока! Играть, так петь – мог только он: Один кузнец на миллион! Покорены искусством гости – За кузнеца здоровье пьют, Не забывая парить кости, Елей в Мордента уши льют. Кузнец доволен: он в ударе – Не потому что был в угаре От нормы большей, чем всегда, Употребленного вина.
А дело было в том, пожалуй, Что на помывку потных тел, Застолье, пьянку, бизнес дел – Пришла со всеми незнакомка – Особа новая в Угле, Как водоструйная колонка Среди колодцев на селе. Как позже выяснилось, Нюра Была из области. Оттуда Её случайно занесло В дальнеугловское село.
Событий ход кузнец толкает, Так как привык быть на коне Без всякой помощи извне; Садится очень близко к Нюре И комплименты сыпет ей Всё в убыстряющем аллюре О красоте её очей; О том, поют как соловьи, Как пахнет сено ночью, и Тому подобную муру Несёт кузнец белиберду.
Поток словесный благосклонно Прослушав, Нюра подняла Бокал крепленого вина; На брудершафт, касаясь лбами, Почти интимно, как в кино, Дыханье задержав носами, До дна всё выпили вино; И по традиции известной, Распространенной повсеместно – Обычаю повиновались: После вина поцеловались.
Вино – туман. Наглазник. Шоры. Размытый вид – души волна: Очей на время – пелена. Бывает цвет совсем не белый Затменья мозга может быть – А потемнее – светло-серый, Или, что хуже – черноты. Мужчины, выпив – агрессивны, Напротив есть – любвеобильны; Кому-то нравится болтать, А кто-то любит и поспать.
Руслан, Орфей, Тристан, Ромео – Когда с избытком водку пьют – Непривередливы стают. Совсем всё им по барабану: Глаза их видят лишь одно – Не Дульсинею – сердца даму, А только женщину – и всё. Сойдет любая чуть красивей Кобылы старой и спесивой: Лишь бы покладиста была - Всё остальное – ерунда.
Проснувшись утром с болью дикой, В своей туманной голове, Мордент увидел: на столе Стоит коньяк, рассол, а кроме – Закуски – Нюся в неглиже Хлопочет так, как будто в доме, Хозяйка полная уже. Кузнец не то, чтоб поразился, Но неприятно удивился – Он был уверен, что пора Уйти ей было б со двора.
Мордент сел завтракать с Анютой. Коньяк с рассолом пить не стал, Но сам при этом не мешал Опохмеляться Нюре столько, Сколько хотелось ей самой: На всё согласен – лишь бы только, Скорей уехала – домой. Сидит Мордент и выжидает – Цену терпения он знает; В душе надеется – она Не слишком будет высока.
Меж тем мурлычет что-то Нюся, Бросая взгляд на кузнеца С не слишком свежего лица. Ест мало Нюра – понемножку, Пьет потихонечку одна, Забыв совсем про вилку, ложку, За стопку держится она. Опустошив всё, что имелось, Не слабо Нюся разговелась, Затем вдогонку обкурилась – И всё. Отключка. Отрубилась.
Сакович озадачен малость. Да что там малость – он никак Гадать не мог, что выйдет так. И вот – тупик. Случился казус, Который нужно разрулить, Как узел Гордиев – бац! – сразу, А не как Гамлет – быть-не-быть. Что предпринять? Головоломка. Программы сбой и срыв – поломка; Как разрешить всё деликатно? Не очень ясно – непонятно.
Берёт Сакович тело Нюси – Полубесчувственную плоть – В себя прийти в постель кладет. Потом немного потоптавшись, Прикинув, как тут лучше быть, Решил Мордент посомневавшись, Из дома временно отбыть. Берёт кузнец кувалду, клещи, Лопату, лом, другие вещи, И уезжает из села Решать какие-то дела.
Через недельку только где-то Мордент, подумав головой, Решил – пора ему домой. Собрался быстро и отчалил, В деревню мигом долетел, Без сожалений и печали Вошел домой. И обалдел. Дом не пустой – живет в нем Анна, А это, надо думать, странно – Кузнец ей визу не давал И вид на жизнь не продлевал.
А Аня-Нюра засияла – Всем сердцем, всей своей душой Искрится, веет теплотой. Пока кузнец был в изумленье, Анюта быстро, как смогла, Накрыла стол в одно мгновенье – Морденту ужин подала. Потом на пять минут пропала. Вернулась. Красивее стала: Себя в порядок привела – Глаза и губки подвела.
Стал ковырять еду Сакович: Без вдохновенья и души Жуёт пельмени, беляши. Затем, отставив нож и вилку, Залез в свой фирменный буфет, Достал "Анисовой" бутылку И грамм сто пятьдесят конфет. Налил себе и Нюсе водку, Поднял без тоста, молча, стопку, И залпом всю опустошил, Словно опаздывал – спешил.
А Нюся только пригубила, Лишь обозначив всё, как жест, А пить не пьет, не курит – ест. Сакович, было, попытался Еще по рюмочке налить, Но зря, как видимо, старался – Не хочет Аня водку пить. Мордент и сам остепенился – Пить перестал – угомонился – На Нюру смотрит с интересом: Что надо ей? Какого беса?
Анюта женщиною дышит – Уютом, домом, добротой, Заботой. Нежностью такой, Что в кузнеца язык запнулся – Во рту застряли все слова, И нужной темы не коснувшись, Решил оставить – до утра. Ушел кузнец в свою пристройку, Прилег на запасную койку, Задумался, глаза закрыл, И беспокойно в сон уплыл.
Прошла неделя. Может, больше, А в отношениях, меж тем, Не наступило перемен. Мордент не гонит Нюру с дома, Но и не радуется ей; Без слов, улыбки и без стона Живет так с Нюсей пару дней. Потом внезапно пропадает, Но насовсем не исчезает – Придёт, с Анютой посидит, Уйдет в пристройку – там и спит.
И неизвестно, как бы долго Анюту так терпел кузнец, Как вдруг всему пришел конец. Явился тот "конец" в мундире: Взошел вальяжно на крыльцо, И грюкнул в дверь, как будто в мире Он очень важное лицо. На стук, с пристройки вышел с тыла, Держа в руке кусочек мыла, Мордент в трусах, но без носков Взглянуть на гостя: кто таков?
"А ну, давай! Колись, скотина! " – Старлей с угрозой заорал И головою замотал. Кузнец от шумных децибелов Обмылок, вздрогнув, уронил – Какое мент ему шьет дело Не понял он – не уловил; Глядит без страха, но с вопросом На чудо в форме с сизым носом; Спросил спокойненько его: "Что ты орёшь? Тебе чего?"
"Молчать! К стене! Сейчас я быстро Дознанья обыск учиню – Что нужно мне – то и найду!" "Трусы снимать, иль так облапишь? Что больше нравится тебе? А, может, просто срок мне вкатишь – Ведь, на войне, как на войне? Пошел отсюда вон, ты – гнида; Где ордер твой, хотя б для вида? Понтяру в зад себе воткни – Всё. Надоел. Давай, вали".
Слова, как бомба разорвались. Старлей, трясущейся рукой, Полез в штаны за кобурой. На божий свет ствол обнажился, Затвором лязгнул пистолет – Видать, совсем ум помутился – В осадок выпал белый цвет. И тут – входная дверь открылась – В проеме Нюся появилась: В большой Саковича сорочке, Немного заспанная с ночки.
Глаза, как ставни распахнулись, Когда увидела она Вооруженного мента. А лейтенант – быку подобный, Что светофор вдруг увидал С просветом красным неугодным – Совсем взбесился – в буйство впал. В болезни, словно, Паркинсона, Вдруг охватившего бизона, Затрясся весь и шаг ступил, Ногою в мыло угодил.
Как экстрасенс в нелепом пасе, Старлей открыл свой рыбий рот, Споткнулся, сделал разворот. А пистолет в руках ментовских, Подпрыгнув, выстрел произвел, Чем всех собак дальнеугловских, В каленье белое привел. Без управления – в полёте – Старлей, а пуля на излёте, Отрикошетив от стены, Взметнулась в сторону беды.
Пробрив немного грудь Мордента, Огрызок пули из свинца Застрял в плече у кузнеца. Мордент в мента горшок бросает, Случайно рядом бывший здесь, Но боль в руке ему мешает Осуществить желанну месть. А мент, на мыле танцевавший, И равновесье потерявший, Уже в падении парит – Упасть на землю норовит.
И вот итог: старлей контужен – С размаху стукнулся тарзан О кузнеца горшок – казан. Зашибся головою тяжко И жизни вид не подает: В траве валяется фуражка, И сам лежит, и не встаёт. Анюта громко закричала И вся деревня набежала; Старлея в чувство привели, Морденту тоже – помогли.
Наряд милиции приехал, Часа, примерно, через три – Мордента в город увезли. В больничке, сделав перевязку, Ошмёток пули извлекли, Таблеток дали под завязку И на допрос уволокли. Пред ясны очи следака, Возможно даже – важняка, Предстал измученный Мордент Ответ держать за инцидент.
А дальше цирк пошел кругами, Который если б видел кто, Назвал его бы – шапито. Забыв презумпцию на время, Поставил свой вердикт следак: За семь грехов смертельных – бремя Несёт не умный, а дурак. А дураков, по мненью чина, Сажать возможно без причины: Дурак не тот, умом кто слаб, А кто не в должности, – а так.
Статей немало – кучу гроздьев – Не запинаясь, словно стих, Следак озвучил в один миг: Сакович без согласованья, Помимо воли жениха, Присвоил право обладанья – Довёл невесту до греха: Скурил, споил, растлил бедняжку, А это преступленье – тяжко; Сюда же – плюс и нападенье: Стрельба во власть при исполненьи.
Кузнец без связей, без протекций, Больших без денег – посему За всё ответ держать ему. Фамилия его – Сакович, Не депутат он, а кузнец; Вот если б был он Абрамович, Иль Березовский, наконец, Тогда, возможно, что сомненье Поколебало б чье-то мненье, Раз нет – так нужно план давать, О доблести рапортовать.
"Ну, в общем, влип ноздрей до самых, И не стряхнуть так просто вшей С волос, растущих из ушей. За совращенье Нюси-Ани Зазноб её – старлей Кондрат – Устроит сауну не в бане – Из жизни сделает он ад. Кондрат – дебил. Как овощ – хрен. Он имбицил – олигофрен, Но дядя здесь его – судья: Что скажет – будет. Он - не я".
"А протокол составим позже" – Подвел итог, накинул френч, Следак откланялся на ленч. Под белы руки вертухаи Мордента тут же увели. На всякий случай воспитали: Слегка побили, как смогли. На нары сел кузнец в задумье, Вздохнув, подумал: "Полумье Царило и царит везде – Где только можно – на земле".
Два дня, две ночи и кусочек – Чуть больше часа – наш герой Тоской томился и тюрьмой. И вдруг нежданно – без вопроса – Словно ни в чем не винен он – Без протокола и допроса Мордента выставили вон. Бывает, что и атеистам Бог посылает в виде чистом Все доказательства чудес – И рукотворных и небес.
Кузнец в детали не вникая, Благословив такую весть, Домой в опор помчался весь. Грудь напряглась и располнела – Судьбы счастливый поворот Наполнил радостью всё тело От головы до самых ног. И вот – закончилась дорога – Сакович дома – у порога; Вошел, замешкавшись с наружи, Но ничего не обнаружил.
Присел на стул в тиши Сакович, Обезразличился совсем: Столбом застыл – незряч и нем. Потом услышал шевеленье – Петелей скрип и стон дверей, И видит – входит в помещенье Знакомый старый – Тимофей. К Морденту прошлый раз он в баню Привел со всеми Нюсю-Аню Не то, чтоб друг, но не предатель, Колхоза местный председатель.
"Я в курсе! " – выпалил с порога Хитросплетений корифей – Деревни гордость – Тимофей, – "Пришел историю поведать, О Нюре малость рассказать, А заодно и пообедать, И выпить надо же – опять. Закуску ставь, Мордент, и слушай, Ешь колбасу, и водку кушай, И мне помалу наливай – Молчи лишь – не перебивай".
Кузнец всё в точности исполнил: Наполнил рюмки, стол накрыл, И в ожидании застыл. Угла же спикер – председатель – Стал потихоньку есть и пить, И, словно, опытный ваятель, Произведение лепить. Не исходя излишним паром, И зря не тратя время даром, Он рассказал Морденту повесть, Как подсказала его совесть.
|