Светило солнце. Спешили люди.
Пытался с ними спешить и я.
Я слышал отчетливо звуки прелюдий,
Они отражали закон бытия.
Свисало небо, сжималась планета.
Земля превращалась в какой-то морг.
Троллейбус едет, а я без билета:
Он мне не нужен в стране без дорог.
Какая-то ругань, обрывки мыслей:
Пытаются люди понять себя.
Машина со сливками, сливки прокисли.
Иду к друзьям, но есть ли друзья?
Мелькают икры, мелькают ляжки:
Спешат потаскухи хлеба купить.
Собакам подали падаль в чашки.
Съели падаль. Им хочется пить.
Бабы, собаки, дохлые кошки,
Машины едут – посторонись!
А вот поля и к реке дорожки.
Идут купаться, а ты – утопись.
Не надо топиться – хуже будет,
Ведь, звуки те же, а света нет.
Стихнут звуки людских прелюдий,
Останутся звуки вонючих планет.
Вот женщина. Стоп! Ее потное тело
Во мне вызывает похабную дрожь.
Она улыбается криво и смело:
Мол, я – неприступная, не подойдешь.
Вот толстые дяди, вот сильные парни.
Мелькают мышцы, мелькает жир.
В людской, должно быть, хлебопекарне
Тела выпекал им какой-то транжир.
А грязные дети ругаются матом,
Конечно, хотят кого-то избить,
Но к ним подходит человек с автоматом,
Они врассыпную: он может убить.
Стихают звуки, стихают крики.
Я успокоился. Птицы поют.
Иду к друзьям. В витринах блики:
Закат отражает в стеклах салют.
К людям иду, но люди – падаль,
Я человек – и падаль я.
Рембо вспоминаю – «Пьяный корабль»,
Но я не пьяный, мертвый я.
Я что-то забыл. Я что-то не сделал.
Я что-то хотел заучить и не смог.
Постойте, постойте, должно быть, хотел…
Но это неважно в стране без дорог.
Тоска, меланхолия. Не понимают.
Да разве может падаль понять?
Я знаю: падаль друг друга карает.
Прошу вас первого меня покарать.
Мне скучно, грустно. Исчезните, люди!
Исчезните, люди! Оставьте мир.
Мир, где время играет прелюдии,
Где есть чума, но закончился пир.
|
