Мне претит педантичность контор
и апатия очередей.
Я люблю бесшабашный простор,
карнавальность больших площадей,
безалаберность буйства ветров,
суматошную пляску листвы
и бессмертные строки стихов
о горящей веками любви.
Оттого ли, что шкурой познал
ограниченный шахтный объём,
и нередко нежданный завал
на пути становился моём,
иль ещё в сорок первом году
подсознательно с воем сирен
навсегда отразилось в мозгу
содержанье понятия «тлен»?
Каждый миг мог конец наступить,
обрывающий нить бытия.
А хотелось и жить, и любить,
слышать летнюю трель соловья,
видеть ширь заднепровских полей
и огонь перемёрзших калин.
А сегодня, когда чародей
перенёс нас в Иерусалим,
город сказок и город мечты,
где века, как слоёный пирог,
говорю себе я: «Что же ты
пожелать это в прошлом не мог –
не любить, а хотя бы мечтать
оказаться вот в этом краю,
где не выдумки, а благодать
греет душу и старость твою?!»
|
