Вечер в Иерусалиме
На исходе декабря.
Радость греет, сердце млеет,
Откровенно говоря.
Площадь пенится народом
Перед храмовой Стеной.
Праздник нынче, вход свободный.
У Стены – армейский строй.
Он повзводно и поротно,
Как на шахматной доске,
Расчертил квадраты плотно,
Как редуты на песке.
В форме лётной и пехотной,
Сухопутной и морской,
Молодняк стоит добротно.
Что тут скажешь – строй так строй!
Флаги плещутся лениво
И снуют прожектора.
Всё на площади красиво,
Так и крикнул бы: "Ура!".
За барьером многолюдно:
Папы, мамы, детвора.
Разговор понять не трудно,
Шепчут все: "Швуа, швуа".
Слово лёгкое, простое,
Как дыханье ветерка.
Слово твёрдое, литое,
Как скала материка.
Это слово значит – "клятва"
Новобранца и бойца,
И оно вселяет гордость
Во вчерашнего мальца.
Как тут можно не приехать?
Как его не поддержать?
Парень знает – эту радость
Делят с ним отец и мать.
Парень знает – он надежда
Для семьи и для страны.
Парень знает – он защита
В мирный день и в день войны.
И сегодня все мы вместе:
Пацаны в строю стоят,
А родня за парапетом
Дух крепит своих ребят.
Смолк оркестр, затихла площадь.
В наступившей тишине
Громом катится присяга:
Слёзы с глаз и дрожь в спине!
Тишина на миг накрыла
Всех и каждого вокруг.
И как будто оглушила:
Слышен только сердца стук.
И повзводно и поротно
По команде строевой
Площадь дружно огласилась
Громким эхом под горой.
В ритме пауз, многократно,
Как ожившая молва,
Площадь долго рокотала
Лишь: "Нишба, нишба, нишба!".
Каждый гаркнул, что есть мочи,
Перепонки треснут пусть,
От волненья и от счастья
Троекратное "Клянусь!".
Клялся он, что в зной и холод,
На земле и под водой,
Не отступит, не нарушит,
Не предаст меня с тобой.
Клялся сердцем, клялся кровью,
Клялся собственной душой:
Ни одну гадюку в мире
Не подпустит к нам с тобой.
Каждый вышел перед строем,
Получая автомат.
Каждый хочет стать героем,
Будь уверен – наградят!
Так же вместе с автоматом
Каждый получил Танах:
Будь спокоен, будь достоин
На Земле и в Небесах!
Держит он Танах у сердца,
Автомат прижат к бедру,
Взгляд сверкает, губы шепчут:
"Не предам! Клянусь! Умру!".
Мысли вихрем пролетели,
Уплотнились как судьба,
Спрессовались, заострились
В гордом выдохе: "Нишба!".
И от сердца к сердцу искра,
И от взвода к взводу свет,
И над площадью зарница
Будто утренний рассвет.
В этом пламени сердечном
Всё спаялось и сплелось.
В этом пламени навечно
Каждый к каждому прирос.
Я стоял у парапета
Словно в землю эту врос.
У меня сомнений нету.
У меня один вопрос.
Как ни жаль, но жизнь промчалась,
Вдалеке оставив след.
Как мне жаль, что повстречались
На излёте бурных лет.
Жаль, что хоть не слаб в коленках,
Но с седою головой,
Вывернись я на изнанку,
Не попасть мне в этот строй.
Не потеть мне в гимнастёрке
На израильской жаре,
Не пролить и капли крови
Мне в израильской земле.
Как же мне судьбу кривую
Обмануть на этот раз?
Как бы мне страну родную
Ублажить хотя бы раз?
И ответ пришёл мгновенно
На сигнал душевных мук –
Перед строем встал для клятвы
Мой родной любимый внук.
Весь он стройный, весь он ладный,
Автомат к руке прирос,
До трудов солдатских жадный.
Он – ответ на мой вопрос!
Ну, и ладно! Я не вредный!
Хоть не мне, так пусть ему
Труд солдатский, труд победный
Служит сердцу и уму.
А оркестр завершает
Церемонию торжеств:
Площадь гимном оглашает.
Гордость взвилась до небес.
И в сердцах еврейских трепет,
В горле ком. Зачем слова?
Всех нас бережно сплотила
И сроднила "Атиква".
Атиква – моя надежда!
Атиква – моя любовь!
Атиква! Я с гимном этим
Возрождаюсь вновь и вновь!
А потом команда: "Вольно! Разойдись!".
Смешался строй.
Все в восторге, все довольны:
На побывку всем домой.
Вечер в Иерусалиме
На исходе декабря.
Радость греет, сердце млеет
И, как видите, не зря.
|
