О чём скорбишь, задумчивый бармен,
У старой и щербатой барной стойки,
Наверно, ждёшь каких – то перемен
Под звук динамиков негромкий.
Блестит слезой фужерное стекло,
Давно оттёртое от пыли,
А ты всё трёшь бокалам дно,
Как будто их три дня не мыли.
Скорблю и я в своём пустом углу,
Мечтаю у остывшего камина,
Глушу стаканом мерзкую тоску
И грею о потухший пламень спину.
Моргают свечи, дребезжит трамвай
На забулыженной московской ветке,
А я, как недобитый самурай,
Рисую иероглиф на салфетке.
Плесни вина, мой поседевший брат,
Поправь манжеты в древнем ритуале,
Я отхлебну, кивну, храня обряд,
Пусть мы вдвоём сидим в пустынном зале,
Нам не до вас, мелькающих людей,
Зашедших в бар на огонёк рекламы.
Пятнадцать лет я говорю «Налей!»
В знакомые пузатые стаканы…
Опять ты подливаешь грусть в фужер,
Чуть наклоняя горлышко бутылки,
Мой постаревший друг, простой бармен,
С завязанной косичкой на затылке…
Заснёт Москва, нахлынут в город сны,
Неслышно разлетаясь по квартирам,
А мы в лохмотьях вязкой темноты
Вновь разойдёмся к холостяцким дырам…
|
