Я в Равенсбрюке не сгорел
и не закопан в Бабьем яре.
В Израиле свою я старость
по Божьей милости пригрел.
Но поперёк и вдоль меня
монбланы горя и страданий,
и в голове сумбур стенаний,
который не могу унять
десятки лет, считай, всю жизнь,
с тех пор, как в детстве с взрывом бомбы
образовались в сердце тромбы,
и крик, как дикий вой: «Ложись!…»
на землю бросил пацана,
девятилетнего мальчишку,
узнавшего, что не коврижку
несёт с собою всем война.
Всю жизнь в ушах и посвист бомб,
и чей-то страшный крик надрывный,
и мой ко всем, как пуля в лоб,
вопрос не детский, хоть наивный:
«Кому, кому нужна в о й н а ?
Кому людское горе в радость?»
Года промчались, как волна.
Уже давно я кинут в старость.
Но на вопрос ответа нет.
И мир по-прежнему кровавит.
Безумство миром подло правит
с тех пор, как создан этот свет.
А людям хочется добра,
своих детей растить спокойно,
чтоб жить и сытно, и достойно,
чтоб было Завтра и Вчера,
чтоб не болела голова,
и в страхе не смыкались веки,
и чтоб из памяти слова
«война», «террор» ушли навеки.
|
